На станции Здолбуново была пересадка, и в ожидании поезда, шедшего на Радзивилов, пришлось ожидать несколько часов на вокзале. Здесь с нами чуть-чуть не стряслась история. Помню, сидели мы на скамье и беседовали довольно оживленно. Потом я вытащил из узла путеводитель Бедекера, чтобы рассмотреть маршрут, увлекся этим занятием и не обращал никакого внимания на.то, что совершалось кругом нас.
-- На нас смотрит жандарм, -- тихо прошептал Ходько.
-- Не смотрите на него,-- так же тихо ответил я ему.
Первая мысль, блеснувшая в моей голове, была та, чтобы не показать жандарму вида, что мы замечаем его слежение. Некоторое время я продолжал перелистывать книгу, затем сложил ее, сунул в узел, поднялся со скамьи и подошел к жандарму. Мне показалось, что он с любопытством глядел на меня.
-- Когда поезд идет в Радзивилов?-- спросил я его.
-- В столько-то часов и минут.
-- Отчего это приходится так долго ждать в Здолбуново?
-- По расписанию,-- лаконически ответил жандарм.
Всякое мгновение я ждал, что он спросит меня в свою очередь: "А позвольте узнать, кто вы такой, куда и зачем едете?" Паспорта у нас были на этот раз отвратительные благодаря тому, что попропадали печати и бланки во время арестов, и дать сколько-нибудь удовлетворительное об'яснение поездки нашей в Радзивилов мы решительно не могли. Поэтому малейшее расследование или просто два-три вопроса со стороны жандарма были достаточны, чтобы нас погубить. Я почувствовал это сразу и потому решил итти, как говорят, напролом.
Не давая ему опомниться, я понес необыкновенно длинную околесину о том, зачем такие неудобные расписания составляются на железных дорогах, да нельзя ли их переменить, да почему их не переменят и прочее в таком роде. Жандарм долго слушал меня. Вероятнее всего в эту минуту он решил, что я -- лакей одного из окрестных помещиков и притом лакей назойливый. С его лица любопытство мало-по-малу исчезло и заменилось пренебрежением и даже надменностью. Я продолжал его расспрашивать о каких-то пустяках, а он стал отвечать неохотно. Потом наконец повернулся ко мне спиною и с важностью большого индейского петуха удалился от меня, мерно позвякивая шпорами. Тем дело и кончилось. Жандарм ни разу больше не взглянул на нас.