Чтобы быть последовательным, я запишу и вторые сумерки у Сперанского. Дней через пять или семь после первых сумерек явился тот же ординарец и сказал: "Пожалуйте, к Михаилу Михайловичу". Я надел виц мундир, без сабли, в фуражке; явился поранее в ту же залу. Сперанский так же ласково спросил, не занят ли я, и сказал: "Походимте".
-- Где ваша родина?
Я отвечал.
-- Имеете родных в Петербурге?
Я назвал Анну Петровну и Ивана Петровича Буниных.
-- Это девица поэт?
-- Точно так, она мне тетка.
-- Бунин -- это весельчак?
-- Действительно он.
-- Тетку вашу я встречал в обществе, а о дяде вашем много забавных рассказов.
-- Он был тоже моряк.
-- Где вы прежде учились?
-- Я нигде не учился, умел только читать, а подписывал прошение в корпус по карандашу. Тетка меня отвезла в Петербург, а дядя, как моряк, определил.
-- Долго ли вы пробыли в корпусе?
-- Семь лет.
-- И успели кончить полный курс? У вас наук много?
-- Мы каждый день сидим в классах восемь часов и вне классов учим уроки.
Сперанский хотел знать малейшие подробности о порядках в корпусе, о начальстве, об обращении, о наказаниях, об обязанности офицеров, о пище, даже об играх кадет, об экзаменах. Сперанский, заметив, что я говорю о корпусе восторженно, с любовию:
-- Вы любите корпус?
-- Я всегда с благоговением вспоминаю Морской корпус!
-- Так весело вам было в корпусе?
-- Нет, ваше высокопревосходительство, корпус дал мне нравственное бытие, я обязан корпусу всем: я поступил в корпус -- диким волчонком, а вышел человеком, воспоминания о корпусе для меня священны. Начальники были благодетели -- отцы к детям.
-- Это делает вам честь. Но пока вы в корпусе, для вас внешняя жизнь не существует?
-- Напротив, мы знаем все, что делается, что говорится в городе.
-- Каким это образом?
-- По субботам и праздникам нас отпускают к родным и знакомым; нас много, нас, как детей, не остерегаются. Когда мы возвращаемся в корпус и рассказываем слышанные новости, мы своим критическим умом противоречия подводим к общему знаменателю и делаем свои заключения.
-- Обо мне что нибудь говорили у вас?
-- Как же, и очень громко.
-- Что же?
-- Да я вас повесил.
-- Как так?
-- Так, вырежу из бумажки человечка, один конец нитки на шею, а другой конец заверну в кусок жеваной бумаги, брошу в потолок; мокрая жеваная бумага прилипнет и человечек висит с подписью: "Сперанский изменник".
-- За что же вы меня вешали?
-- Говорили, что вы передали Наполеону великие секреты государя и подписали какую то бумагу.
-- Так вы такие патриоты в корпусе?
-- Да, мы очень любим государя.
-- А Россию?
-- Да как любить, чего не знаешь; вот я еду более года и все Россия, я и теперь ее не знаю.
-- Как вы решились ехать в такую даль?
-- В Кронштадте нехорошо жить, нас очень много. Я подумал: если в Камчатке не найду лучшего, то найду новое -- все таки выигрываю.
-- Смелая посылка!
-- Да когда же и искать, как не в мои годы?
-- Вы правы.
Подали огню; Сперанский поблагодарил, я откланялся.
Свободное копирование
