Я часто езжал из Гомбурга во Франкфурт; поездка на почтовых лошадях стоила очень дорого и, помнится, вдесятеро дороже, чем в омнибусах{}, а потому, несмотря на их неудобства, я садился в омнибусы. Поездка в особой почтовой коляске влекла за собой еще бóльшие расходы тем, что во Франкфуртской гостинице приехавшему в коляске почти насильно отводили дорогой номер, в котором он, приехав на несколько часов во Франкфурт, вовсе не нуждался. Омнибусы, ходившие между Франкфуртом и Гомбургом, были длинные, узкие и очень тряские кареты со стеклами кругом всего кузова без занавесок, так что солнце страшно в них пекло. По узости карет скамейки, расположенные по длине кареты, были так узки, что сидеть на них было весьма неудобно, а между скамейками был до того узкий проход, что колени сидевших один против другого сходились; омнибусы были всегда полны, в них курили дурные сигары, и потому жар и запах сигар были нестерпимы. На 14-верстном расстоянии немцы успевали познакомиться с сидевшими рядом с ними немками, и любезничанию, доходившему до распутства, не было предела. Так, в одну из моих поездок в жаркую погоду в наполненном донельзя омнибусе села против меня довольно смазливая молодая немка; подле нее сел молодой немец, с нею незнакомый, но они на этом небольшом расстоянии успели познакомиться до того, что {немец запустил руку под подол немки, которой оголившиеся колени упирались в мои}. Конец этой сцены не может быть описан; {она до того была отвратительна, что я} решился, несмотря на значительность расходов, ездить во Франкфурт не в омнибусах, а в почтовых колясках. Я объяснил Радзевской, сколько позволяло приличие, причину, по которой перестал ездить в омнибусе, и она, имевшая высокое понятие о чистоте немецких нравов, должна была в этом вполне разочароваться. Впоследствии я много ездил по Франции и Англии в омнибусах, но ничего подобного видеть не случалось; это убедило меня в том, что нигде нет такого разврата, как между немцами.
Большая часть мастеровых в Германии умеют делать только то, что им обычно; при малейшем требовании отступить от обычного они с трудом понимают это требование. Жена моя хотела, чтобы токарь, делавший для нее в Гомбурге зонтик, сделал для удобнейшего свертывания зонтика пуговицу, которой тогда не делали еще на немецких зонтиках; она очень внятно растолковала ему свое требование и нарисовала весьма отчетливо то, чего она желала, но тупоумный немец ничего не понял.
Большую часть покупок для меня и для жены моей делала Е. Е. Радзевская, и при этом она убедилась, что продавцы старались ее обманывать всеми способами; она говорила, что они не честнее {тогдашних} московских гостинодворцев.
Свободное копирование
