Столовая провизия и приготовление пищи в Гомбурге дурны до того, что мы с отвращением встречали час обеда и часто голодали. Я перепробовал все городские кухмистерские, заказывал кушанья хозяйке дома; все и везде было невыносимо дурно. Е. Е. Радзевская, убежденная, что в немецкой стороне живут люди с достатком, уверяла, что она непременно достанет в смежных с городом селениях порядочных кур, цыплят, яиц и молока. Для этого она обошла их и была вполне разочарована, удостоверившись, что ни у одного из сельских хозяев не было ни коровы, ни кур, а следовательно, ни молока, ни яиц. Бедность крестьян ее поразила; они пахали, нанимая для этого скот в городе; против наших окошек было поле; на нем пахали тощей коровой, которая вдруг исчезла, и я уверял, что, когда она от трудов и дурной пищи обессилела, ее зарезали и что мясо ее нам подавали в виде разных неудобоедомых кушаний. За работы в Гомбурге крестьяне получали чрезвычайно малую плату, едва достаточную на прокорм. 1847 год в этих местах был голодный, и хлеб был очень дорог. Бедность населения еще много увеличивалась от игры в рулетку в гомбургском курзале. Хотя и были приняты меры, чтобы местное население не участвовало в этой игре, но эти меры оказывались недействительными; в воскресенье мастеровые и рабочие часто в несколько минут проигрывали деньги, с величайшим трудом заработанные ими в продолжение предыдущей недели. {В бытность} во Франкфурте-на-Майне я нанял для жены рояль, но его очень долго нам не доставляли; я ездил во Франкфурт, чтобы узнать о причине; мне сказали, что невыгодно посылать один рояль и что ждали, когда наймут еще другой, чтобы их прислать вместе, а так как было уже нанято посетителями Гомбурга еще фортепиано, то его вместе с роялем не замедлят прислать. Действительно, на другой день оба инструмента на большой тележке были привезены двумя тощими истомленными рабочими. Мы не могли понять, как эти люди могли совершить в несколько часов такую перевозку на расстоянии 14 верст по довольно гористому шоссе. Когда наш человек хотел им помочь внести рояль по ступеням наружного крыльца, {ведущего в наше помещение}, то они не допустили его, говоря, что он может что-либо повредить в инструменте, а им придется отвечать перед владельцем рояля своими деньгами. {Мы спросили о плате, полученной ими за перевозку; она оказалась самой незначительною, и мы, конечно, наградили их от себя.} Этот рояль доставлял нам большое наслаждение в нашей скучной жизни; жена много пела, и у наших окошек постоянно стояла куча немцев, с видимым удовольствием слушавших пение жены моей.
Е. Е. Радзевской пришлось в Гомбурге разочароваться еще во многом, а именно в ее понятиях об обращении хозяев с их наемниками, о чистоте семейной жизни немцев, об их уме и честности. В доказательство того, что были причины к разочарованию, расскажу только по одному примеру, по каждой из приведенных категорий.
Хозяйка нашего дома была итальянка, вдова гомбургского уроженца; прислуга при доме и саде ограничивалась одним мужчиной, кухаркой и девушкой. Хозяйка требовала от них столько работы, что мы решительно не понимали, когда эти люди спят; она постоянно ворчала и не только бранила их самыми грубыми выражениями, но кухарку и девушку била и первую даже кусала со злости. Между тем и кухарка, и девушка были очень услужливы; {первая очень здоровая женщина, а последняя недурна собою}. Когда мы их спрашивали, зачем они остаются у такой сварливой женщины, они отвечали, что им некуда деваться, что все хозяйки не лучше той, у которой они служат, и что им нечего будет есть в то время, пока они не найдут нового места. Это не мешало нашей служанке ходить на бал курзала{}, где она, по своему хорошенькому личику и манерам, несмотря на простоту ее одежды, была заметнее многих других, так как вообще бывшие на водах немки отличались безобразием и безвкусием в одежде и обуви на их огромного размера ногах. В числе этих немок была одна принцесса владетельного дома Рейсс{}, которая ездила на балы курзала в каком-то дурно сшитом и чрезвычайно коротком платье, а ноги ее и обувь были до чрезвычайности безобразны; бедный головной ее убор, помнится, чуть ли не из фольги, был также безобразен. {Когда по приезде сестры моей в Гомбург я ей показывал эту принцессу, она мне сказала, что в Киссинге была невеста Великого Князя Константина НИколаевича, что она очень хороша собою, но была так же бедно и без вкуса одета и как-то неловко ходила, но что по приезде в Киссинген Великой Княгини Марии Александровны (впоследствии Императрицы) и Виртембергской королевы Ольги Николаевны костюм невесты совершенно изменился, а походка ее начала улучшаться. Кто мог бы в этой принцессе предугадать Великую Княгиню Александру Иосифовну; что могло быть впоследствии величавее ее походки, не говоря уже о богатейших и всегда со вкусом сшитых нарядах.}
Доктор Трап приезжал к нам каждый день и, обращая большое внимание на здоровье жены моей, не обращал почти никакого, несмотря на усиленные наши просьбы, на здоровье Е. Е. Радзевской. В одно из посещений Трапа мы увидали, что какая-то бедная женщина упала без чувств у ворот нашего дома; мы просили его поспешить подать ей помощь; он обещался, немедля вышел, но прошел мимо женщины, не посмотрев на нее, и уехал. Помощь этой женщине {вследствие такого поступка Трапа} была подана Радзевской. Бессердечная натура немцев выказывалась и в обращении с животными; нас поразила перевозка разных тяжестей собаками, которых, когда они ложились от усталости, {их хозяева} жестоко били; {последние садились в тележки, запряженные собаками, и принуждали их везти себя}. Жена моя, видя эти сцены из окна, не могла удержаться, чтобы не бранить этих жестокосердых хозяев немецкими выражениями, которые ее выучил московский доктор Ф. А. Гильдебрандт {(о нем я упоминал во II главе "моих воспоминаний")}.
Вскоре по приезде нашем в Гомбург, когда мы жили еще в гостинице, мне сказали, что в мое отсутствие заходил M. С. [Матвей Степанович] Волков, бывший профессор Института инженеров путей сообщения, {о котором я упоминал во II главе "Моих воспоминаний"}. Он отыскивал в гостинице своего свояка генерал-адъютанта барона Ливена{}, который вскоре приехал в Гомбург, где я с ним познакомился через Волкова. Русских посетителей в Гомбурге было тогда немного: семейство князя A. М. [Александра Михайловича] Горчакова{} (впоследствии государственного канцлера), я с женой, барон Ливен, Волков и генерал-адъютант Гринвальд. По окончании курса вод в Гомбурге Ливен хотел возвратиться в Россию, но так как его здоровье было еще плохо, то его уговорили остаться на зиму во Франкфурте, а чтобы он не скучал о русском чае, мы оставили ему самовар, который привезли из России. Если бы Ливен тогда не остался зимовать во Франкфурте, то, конечно, не мог бы прожить так долго.
Гринвальда по его костюму трудно было различить от туземных немцев; мы смеялись при Ливене над немецкою обувью Гринвальда. Ливен заметил, что и ему придется вскоре приобрести такую же готовую обувь, так как заготовление заказанных им придворному мастеру сапогов {последний} откладывает со дня на день. Этому же мастеру были заказаны моей женою ботинки, и он их также очень долго не доставлял. Когда он их принес, Е. Е. Радзевская обратила внимание на его неаккуратность и заметила, что он теряет через это практику и жены моей, и Ливена, и других русских, которые хорошо платят. На это мастер отвечал ей, при мне и жене моей, что на доход от шитья сапогов и ботинок ему нельзя было бы прожить, а потому он мало на него обращает внимания; главный же доход доставляют ему и другим мастерам, живущим на водах, их жены и дочери, находящиеся на временном содержании у приезжающих в Гомбург игроков. Это сказано им было без всяких обиняков; из приличия он мог бы избавить нас от своей откровенности.
Свободное копирование
