Личный вопрос - 6

Такие вещи как здоровье, взаимопонимание, дружба, желание помочь другому человеку (в смысле дельного совета от чистого сердца). Не знаю, может быть я сейчас говорю о каких-то неудобовразумительных вещах, о каких-то глупостях. Как вам кажется? Я знал многих ребят инвалидов. Отличных ребят, которые ушли из жизни, так и не быв кем-то понятыми, так и не став кому-то нужными. И всю свою сознательную жизнь я боролся за право инвалидов быть равными со здоровыми людьми. Конечно, в глобальном смысле борьбы у меня не вышло. Но в некоторых моментах положительные сдвиги всё же были. И мне очень хотелось, чтобы подобные сдвиги произошли и в нашей церкви. Чтобы все мои братья и сёстры, поняв и оценив меня как инвалида, впредь, и ко всем другим инвалидам относились бы аналогично. То есть оценивали бы инвалидов не по физическому облику, а по внутреннему богатому духовному миру, по интеллекту, по искренности и открытости. И мне обо всё этом хотелось рассказать своим близким по вере. Просто, я был практически лишён такой возможности. И тогда, на природе, мне очень хотелось доказывать и показывать собой, что инвалид это не тот "инвалид" за которого непосвящённые и не знающие люди его принимают, но такой же человек, как и все, только с немного большим знанием и с более сильным характером. Но так как у меня не было возможности для того, чтобы проявить себя, то "мой план" не удался. Все проходили рядом, где-то бегали. А я, на положении "бедного родственника", оставался наедине сам с собой. И если бы не мои друзья Саша и Лида, да преданный тихий брат Толик, то тот пикник, наверное, я возненавидел бы на всю свою жизнь. Хотя особого общения у меня с ними и не было, но всё же в трудные мгновения одиночества (из тех семи часов, проведённых на природе) они приходили мне на помощь. Но, Саша, Лида и Толик обо мне, в какой-то мере, как об инвалиде знали, что я такой же человек, как и все, с теми же запросами, эмоциями и стремлениями. Просто мне очень хотелось, чтобы об этом знали и другие. В особенности, это относилось к молодым сёстрам, которые, как и положено молодому человеку, должны были входить в его планы и стремления. Мысли в моей голове крутились стремительной каруселью и запутывали меня всё больше. Что мне делать с собой? А может быть, и на самом деле, не нужен я этому здоровому и полноценному обществу людей? Разве есть смысл в невостребованности и одиночестве? Я понимал, что ничего в своём физическом положении изменить не могу и это очень сильно злило меня. И поэтому, тогда на природе, все свои отрицательные эмоции я излил на служителя. Я говорил ему о том, чтобы он обратил серьёзное внимание на поведение молодёжи, заниматься которой должен заниматься он – служитель церкви. Я говорил ему тогда: "Скажи мне, пожалуйста! Какое ты имеешь право говорить мне о настоящей вере и любви, тогда как ты сам, как и все остальные не понимаешь простейших вещей, которые являются основой этой самой любви и веры?! Как человек, не воспринимающий инвалида равным себе человеком, может считаться настоящим христианином! Нет, дорогой мой, так не бывает!» Служитель сказал мне: "Мы все люди верующие и поэтому, каждый из нас перед Богом отвечает только сам за себя. Что тебе до всех остальных? Мы то с тобой знаем как поступать правильно. И поскольку мы знаем это, то, как мы знаем, так мы и должны поступать. А что другие? Пусть они отвечают сами за себя". А я, в свою очередь, сказал ему, что с таким суждением я не согласен. Служителя с самого детства учили тому, что каждый сам за себя, что если у тебя нет физического здоровья, то ты никому не нужен. Поэтому, отношение к инвалидам у него было не самое лучшее. Нет, он готов был придти ко мне на помощь в любую минуту, сделать всё возможное для того, чтобы помочь мне. Но, с другой стороны, он считал, что я не должен иметь семью, что я не способен зарабатывать деньги и, по большому счёту, для общества не представляю никакой ценности. Слава Богу, Который дал мне силы для того, чтобы не довести в тот день дело до скандала. Хотя, мне очень хотелось этого. Очень хотелось высказать всем все то, что наболело на душе. Мои разговоры со служителем происходили наедине. И мне очень хотелось, чтобы о тех разговорах узнали все, чтобы служителю было стыдно. Ведь тогда я ещё не знал, что все обязательно бы были на стороне служителя. И не потому, что он прав, а потому, что он служитель. Но тогда, даже не зная этого, я взял себя в руки и успокоился, по крайней мере, внешне. Я старался оценить всё то, что произошло за несколько последних часов, всё то, о чём мы говорили со служителем. Я помногу раз прокручивал в голове свои последние слова в тот день, которые были обращены к служителю. В этих словах я пытался объяснить служителю, что если я и инвалид, то это вовсе не означает, что я неудачник по жизни. Это вовсе не означает, что меня не могут любить представительницы противоположного пола также как и любого другого здорового парня. Я пытался доказать, что смогу работать (если будет такая возможность), зарабатывать деньги и приносить обществу реальную пользу. Но служитель, ещё самого начала, отвёл для меня незамысловатое положение в церкви: быть тише воды и ниже травы. А единственную мою пользу он видел в следующем. Если вдруг, к нам в церковь попадёт какой-нибудь инвалид, то я окажусь тут как тут и смогу объяснить ему какие-то вещи лучше других. Я догадываюсь, что этими вещами должны были стать такие бредовые идеи как невозможность для инвалида вступать в брак, иметь интимные взаимоотношения вообще, невозможность работать и быть полезным обществу здоровых людей. А перед тем как мы уже собирались разъезжаться домой, служитель насобирал земляники, которой меня и угостила его маленькая дочь. И я понял, что служитель по-своему, насколько это было ему понятно и доступно, попытался ответить на мои вопросы. Он попытался таким образом проявить свою любовь ко мне. И я это оценил. Мне всё же хотелось верить, что в служителе проснулось что-то правильное и доброе и может быть, со временем, он всё же поймёт меня. И не только он, но и все остальные. Спустя некоторое время я раскаялся в том, что в тот день нагрубил служителю. Нет, не потому, что я изменил свои жизненные позиции. Просто я понял, что своих целей всегда нужно добиваться мирным путём, без истерик и оскорблений. Постепенно Господь учил меня той великой любви, которая может победить и преодолеть всё на свете. Со временем я становился стойким и терпеливым, проявляя при этом максимум любви. А служитель? Нет, он не изменился. Он так и остался на не совсем понятной мне, но лично своей, жизненной позиции.