11
Вот и всё. Никаких изменений я вносить не собираюсь, поскольку по сути уже ничего не изменится. Единственная уцелевшая простынка выстирана, в пакетике лежит. А погладят, если захотят, без меня. Иначе всё равно изомнётся, да и утюга всё равно нет. Да, обязательно оставить на виду пару юбилейных, ещё совковой чеканки, рублей. Или нынешних устаревших биметаллических “десяток”. Сегодняшним пятаком глаза не закроешь.
Нет никого. Тишина в саду.
В доме заброшенном. В сердце склёванном.
- Можно я, Господи, здесь сойду?
Старым, небритым и заспиртованным.
Не забыть бы ещё вложить листок с мелкими дополнениями. Теми, которые не противоречат сути завещания. Чтоб положили мне в гроб Светой Маленькой пошитую рыбацкую бейсболку, если уцелеет. И мой драгоценный экземпляр “Мастера и Маргариты”, первую журнальную публикацию – туда же. Он, кстати, ею же собственноручно переплетён. И диск Градского на стихи Поля Элюара. Прости, Света, что дорогие моей памяти предметы, напоминающие о тебе, я забираю с собой. Вряд ли они дороги твоей памяти. Надеюсь, ты не придаёшь этой ерунде значения?
А что дети? Надеясь, что их рано или поздно настигнет если не раскаяние, то стремление хотя бы что-то понять, я недооценивал того, как шустро они движутся вперёд. Якобы вперёд. Теперь уже ясно: всё, что я мог потерять, утрачено; всё, что я хотел бы сказать в этой жизни детям, ими благополучно и демонстративно не услышано.
Я бы ответил на слова. Но как ответить на молчание?
Я неожиданно для себя жил достаточно долго, чтобы они успели запомнить меня. Ну, или хотя бы познакомиться. Так что если времени не хватило, его не хватило им, а не мне.
Может, и к лучшему для них. Я, родной отец, хотел бы научить их добру, но оказался решительно не готов к вопросам типа: “Фиг его знает, папочка, что из себя представляет, из чего состоит и чего стоит оно, твоё хвалёное добро? И можешь ли ты объяснить, на кой ляд оно нам сегодня нужно?” Не вы мне, но сам себе задавал я их от вашего имени – и не нашёл, а теперь уже и не найду удовлетворительных ответов.
Вы думали, quo – это status? – То-то и оно, что quo.
Видимо, в новом, в вашем времени образовалось и успешно практикуется добро нового типа.
Пусть. Тут запланированная безнадёга, так что дрыгаться бесполезно. Я ставлю диагноз, а нравится он мне (или вам) – несущественно. Как славно, что вы уже выросли и не нуждаетесь, видимо, в положительных примерах. Вряд ли я могу предложить вам что-либо полезное из моего жизненного опыта, что-то такое достойное вашего подражания. Дети, повторюсь, вообще бывают больше похожи на своё время, нежели на своих родителей. Но. Забыть, отбросить меня в беспамятство – полдела. Вот гены бы отменить, это да, это помогло бы радикально! Так Господь заповедал “по образу и подобию”. Не получится.
Спасибо вам, солнышки мои, за то, что родились на этот свет. Да, мне предстоит тяжкая миссия ответить перед Создателем за то, какими вы получились. Но жить – вам. Вот и живите, как вам нравится, то есть в довольстве, лжи, беспамятстве и спорте.
Забавно, что вы напомнили мне вдруг одного очень известного в моё время литератора. Меня, как и всех, насильно заставляли изучать и конспектировать его труды. Евонные истуканы до сей поры по всей стране стоят, хоть и в понятном сегодня небрежении. Никаких нефтеденег не напасёшься содержать такую прорву истуканов. Так вот, внимательные исследователи его бурной политической и половой жизни, равно как и бессмертного творчества, отметили: в немалом письменном наследии оный литератор ни разу за всю жизнь даже вскользь не упомянул отца. Вы сами легко можете в этом убедиться, достаточно всего лишь внимательно прочитать пятьдесят пять томов его ПСС – полного собрания сочинений. Правда, “самый человечный человек”, в отличие от вас, всё-таки не отверг отцовскую фамилию. И даже, подписываясь, ставил её впереди партийной клички: Ульянов /Ленин/.
А вам удалось его переплюнуть. Не стыдно жить под псевдонимом? Вроде пламенных революционеров?
Вопрос в пустоту.
Все последние годы вы относились ко мне, подобно вашей маме и, возможно, подражая ей, как к покойнику. Как к промотавшемуся покойнику, не оставившему сколько-нибудь значимого наследства. Даже те жалкие, по вашим понятиям, несколько тысяч долларов, которые я тебе обязался при жизни выплатить, ты, Сергей, до сих пор не нашёл способа от меня получить. Тошно было встречаться, да? Или овчинка не стоила выделки? Вряд ли я узнаю когда-нибудь, ничтожным размером суммы ты оскорблён, или самим фактом её предложения из рук презираемого отца.
Так вот, эта ваша позиция с каждым годом становится всё более цельной, приобретает всё больше оснований, так что у вас, повидимому, нет никаких причин её менять. И не пытайтесь объяснить моё решение в завещании чем-либо иным, кроме любви к вам. Именно любовь побуждает меня уважать принятые вами решения, за которые, если вы понимаете, вам же, давно взрослым, и отвечать придётся – самим и сполна. Именно любовь заставила меня приняться за эту горькую книгу, и мне очень жаль, если вы до сих пор этого не поняли.
Поверьте, я, отец, уважаю вашу твёрдую последовательность. Но и сам не из протоплазмы состою, должны бы уже догадаться. Да, разлагаюсь потихоньку, но не более того.
Я не собирался произвести удобоваримый комбикорм для ваших душ. Скорее, отраву. Хотелось, чтобы она оказалась исцеляющей. Но, не исключено, получилась просто отрава.
И Кадеш ты, Сергей, по мне не прочтёшь. Возможно, ты даже никогда не узнаешь, что это такое.
Последние мои слова, если мне, вопреки предсказанию, сохранят дар речи, будут о вас. Или последние мысли, если я онемею. Дай вам Бог никогда не услышать их.
Я часто повторял: нет у меня для вас другого папы! А вскоре у меня для вас никакого не будет. Sorry, это же не конец света. Точнее, конец, но только для отдельно взятого меня. Надеюсь, вы и не заметите. С какой стати такие пустяки должны вас заботить? Вот и ладушки. Мне, благополучно забытому при жизни, ваша вечная память и подавно не нужна. А вы, надеюсь, убоитесь кары Господней и, вместо того, чтобы прибегать к благостным вракам, честно признаете своё равнодушное беспамятство.
Ну, как мои приятели преферансисты в один из игнорируемых мною дней рождения пообещали как-то помнить меня, пока не сдохну. Лучших слов они не смогли бы сказать, даже если б захотели. Ценю прямоту, презираю лицемерие.
Свободное копирование
