А напоследок я скажу… - 12

       12

       Надо добавить ещё пожелание, чтобы друзья-приятели разобрали все сделанные ими мне в разное время подарки, а также чтобы всяк, кому захочется, мог взять любую из моих оставшихся немногочисленных вещей на память. Я прекрасно знаю, как устроена память, но всё-таки… Только брать особо нечего. Не деньги же предлагать на память!

       Каюсь в некотором лукавстве. Мне не совсем безразлично, где упокоиться окончательно. Если уж по техническим причинам мне не дана радость быть сожжённым на положенном буддисту погребальном костре и затем бесследно развеянным, то, конечно, я предпочёл бы родной Карабут.

                Уж не золотой – пятак последний

                разменял. Потратить бы – и в путь.

                И уйти как можно незаметней…

                В полнолунье, ясной ночью летней

                я б хотел забыться и уснуть.

       Давнее, ещё из прошлого тысячелетия, пожелание. Однако его исполнение может чрезмерно обременить исполнителей. Невелика радость возить труп по стране, да и с бумажным оформлением мне не всё ясно. По славному российскому обыкновению, если не всё ясно – непременно жди бюрократических мучений! Остаётся надеяться, что если я умру в Карабуте, закопать меня окажется удобней именно там.

                Неприкаянный и лишний окажусь я у истока.

                И пускай тогда Всевышний приберёт меня до срока.

       А если нет – что ж, и везение, сопровождавшее меня всю жизнь, должно когда-то кончиться!

       И слова про незавершённую повесть можно не менять. Я и теперь не считаю её почти завершённой, не берусь предсказать её судьбу, пусть она, как ни странно, удивительно близка к концу. Уж на пару абзацев меня как-нибудь хватит. Не вчера родился – не завтра, авось, и умру, хотя какая тут может быть уверенность? Осталось только указать логин и пароль моей странички на www.proza.ru, чтобы наследники действительно обрели право самоуправства этой повестушкой, которая стала для меня в последние годы содержанием существования. Вот только ответ на вопрос: для кого/чего она сочинена? – за годы, пока я её пишу, скорее отдалился, нежели наоборот. Тут мне повезло меньше, нежели старику Доджсону.

       Ох, как славненько было бы помереть, поставив последнюю точку. Но Господь всегда рассуждает по-своему, а браться за его труд, по мнению классика, совестно. Терпи, несчастье!

       Я и терплю. Пока. Догадываюсь, что дальнейшая жизнь, о которой я ничего не намерен вам более сообщать ни устно, ни письменно, и впредь станет проистекать, как она каждодневно рутинно проистекает. То есть каждое утро я буду, пока есть силы, вылезать из койки и чистить щёткой то, что ещё осталось от зубов. Каждое утро я стану выхаркивать из того, что осталось от лёгких, очередной вонючий чёрный сгусток. А потом примется длиться та монотонная ерундовина, которая для кого-то, возможно, является каждодневной жизнью или хотя бы кажется таковой, а для меня представляет всего лишь бессмысленное, ничем, кроме тупого физиологического функционирования, не подкреплённое существование. Явление, лишённое внешнего оправдания. Мне, исчерпавшему себя в графоманских трудах, останется только слушать вечно треплющийся ни о чём телевизор, да ещё вечно молчащий – обо всём – телефон. Право же, увлекательное занятие, никогда не надоедает! Так же, как и заглядывать в постоянно пустующий почтовый ящик в идиотской надежде найти там что-либо кроме бесполезных рекламных листков и умопомрачительных коммунальных счетов. И только поздним вечером, укладываясь, как всегда, умеренно или не очень пьяным, в койку, я, опять же, как всегда, взмолю, вслед за гениальным безумным японцем…

       До сих пор я суеверно избегал упоминать это безмерно дорогое мне имя. Но, видимо, пришла пора. Да, его надгробие ниже, чем у похороненной рядом жены, но не это их различает. Убеждён, что высотой надгробия измеряется не столько реальное значение покойника для живущих, сколько его (или его ближних) суетные амбиции. Я, лишённый оных, уже просил сровнять с землёй мою могилу, чтобы никогда никого не соблазнять пустой возможностью со мной якобы встретиться. Мне не нужны якобы встречи. Недобранные, не случившиеся при жизни, Там они мне не нужны. Да и вам, пожалуй, тоже.

       Возврат каретки (Enter).

       *  *  *

       Поскольку такого рода отбой случится далеко не в первый раз, но никто, сколько ни взывай, всё равно не приходит, чтобы исполнить такую простую и понятную просьбу, меня, тоже повторно и неоднократно, станут одолевать вполне обывательские размышления. Он, тот самый загадочный японец, гений, ещё в молодости добровольно расставшийся с жизнью Акутагава Рюноскэ, что: безумен вследствие своего величия? или, наоборот, гениален вследствие безумия? Мамочка его в молодости спятила; так о чём тут, казалось бы, гадать! Но я ему, сумасшедшему сыну сумасшедшей матери, безоговорочно и безоглядно верю, и поэтому неведомо в который раз истово повторю вслед за ним – как молитву, как мольбу, цитируя, возможно, не вполне точно по тексту, однако безошибочно по смыслу: “Жить в таком душевном состоянии – невыразимая мука! Так неужели опять не найдётся никого, кто бы пришёл ночью, чтобы потихоньку задушить меня, пока я сплю?”     

           21 августа 2006 г. – декабрь 2009 г.

                г. Александров

                *

            Якобы комментарий любимого Поэта

                (Притянуто за уши)

                Михаил Щербаков

                НАПОСЛЕДОК

         Напоследок -

               георгин продеть в пиджак (для колорита),

         хладнокровно

               убедиться, всё ли взял,

         расплатиться.

               С персоналом попрощаться деловито.

         Спину выгнуть,

               как виконт какой-нибудь. И на вокзал.

         Ни трагедий,

               ни проклятий переменчивому счастью.

         Натурально,

               всё обман в пыли земной.

         Вот и лошадь -

               то ли цифрой обманула, то ли мастью:

         вороная,

               шла под номером седьмым, пришла седьмой.

         Не воротишь...

               заигрался, перегнул насчёт виконтства.

         Постояльцем

               угодил не ко двору.

         Хорошо хоть

               из хозяев ни с одним не свёл знакомства.

         Извиняться

               напоследок не пойду ни к одному.

         Честный недруг,

               уличив меня во вздоре и сумбуре,

         с донесеньем

               не спеши на телеграф:

         хоть и честный,

               а в моей наверняка ты не был шкуре.

         Кто бы ни был,

               если судишь по себе, не будешь прав.

         То не горе,

               что тяжёл исход. Беда, что предсказуем.

         Рюмка рому -

               и в туман без пиджака...

         Знаешь, честный,

               мало мы с тобой кого интересуем.

         Колеснице

               что хозяина везти, что чужака.

         В ювелирном,

               где задёшево чеканят на браслетах,

         что закажешь, -

               закажу семёрку треф.

         И отчалю

               без оглядки. Либо всё же напоследок

         оглядевшись,

               но диковин за бортом не усмотрев.

         А ведь мог бы

               шапито в конце придумать с циркачами,

         позументы

               из того, что под рукой,

         и циркачку

              (с чересчур, пожалуй, чёрными очами).

         И другое...

               Но тогда бы и сюжет возник другой.