10
Обычно так не поступают. Завещание разумнее хранить в тайне – хотя бы затем, чтобы зря не рассорить близких, не нажить ещё при жизни новых явных и тайных врагов. Ну и непостоянство, переменчивость человеческой натуры, в том числе и своей собственной, следует принимать в расчёт. Всё так. Но я всё же намерен огласить содержательную часть моего завещания, поскольку уж она-то ни при каких обстоятельствах не будет изменена. Что (или сколько) конкретно, кому именно и на каких условиях – это как раз бессодержательная часть. Это суета. Подождёт.
МОЁ ЗАВЕЩАНИЕ
Введение
Наконец-то я умер! Одолел весь путь от шустрого папиного сперматозоида до теперешнего недвижного смердящего трупа. Дело житейское, как говорил Карлсон – правда, по другому поводу. Дело житейское, скажу и я. Здесь все умирают. Это живёшь временно. А смерть – навсегда. Впрочем, я, что при жизни со мной случалось не часто, нынче просто присоединяюсь к большинству.
Умер – и, значит, пора читать завещание.
Не могу заранее знать, повезёт ли мне издохнуть скоропостижно, то есть счастливо, либо Господь в неизреченной щедрости своей наделит меня, как то положено всякому великому грешнику, ещё и муками долгой агонии. В любом, однако, случае нижесказанное мной не может быть оспорено моими же более поздними пожеланиями. Сегодня я, находясь в здравом, как мне кажется, уме и трезвой, насколько это для меня возможно, памяти, заявляю, что на смертном одре здоровее и трезвее не буду, а поэтому прошу любые другие мои предсмертные заявления, противоречащие настоящему завещанию, расценивать как малодушную блажь человека, уже не владеющего собой.
Это послание я адресую неопределённому кругу лиц. Как мне, одинокому, знать, кто окажется рядом?! Но если уж случилось оказаться – извольте соблюсти мою последнюю волю в точности и без отсебятины. Само собой, я и платить за всё намерен сам – и здесь, и Там, где наши привычные средства платежа недействительны.
К сожалению, лично присмотреть за тем, как исполняется моя последняя воля, мне, по естественным причинам, вряд ли удастся. Уповаю, господа и дамы, оставшиеся здесь, на вашу порядочность, подкрепленную тем неоспоримым обстоятельством, что каждому из вас предстоит проследовать туда, откуда вы, как и я ныне, не сможете контролировать исполнение своих пожеланий. Доверяю и доверяюсь вам – и поэтому не обращаюсь к нотариусам, не назначаю официальных душеприказчиков.
Моя осознанная религиозная принадлежность – буддизм. Я не крещён, а в буддизм был посвящен ещё осенью 1992 года самим Тензином Гьяцой, Далай-ламой XIV, удостоившим меня прикосновения. Привычные для вас христианские ритуалы мне не обязательны – аргумент на тот случай, если какие-то мои пожелания покажутся вам вздорными. Впрочем, я не собираюсь требовать от вас чего-то невозможного.
Здесь две главы из трёх предполагаемых:
1. Как поступить с трупом;
2. Как распорядиться имуществом.
В третьей главе, коей надлежит считать начатую мною повесть, я хотел бы объясниться с моими младшими детьми Екатериной и Сергеем, поскольку я лишен счастья общения с ними при жизни. Считайте её, если хотите, духовным завещанием. Задача ой какая непростая; я боялся приступать к ней поспешно, то есть пока не угасли эмоции. Но успеют ли они угаснуть за то время, что отвёл мне Творец, никому неведомо, а уходить, совсем не объяснившись, как-то невежливо. Прошу считать рукопись, обращённую к детям, действительной и в случае её незавершённости.
Я физически чувствую, как покидают меня любовь и воля к жизни. Никто в этом не виноват; просто я прожил, отыграл своё, а утрата интереса к жизни неизбежно приближает её конец. Спасибо всем, кто не отвернулся от меня после 16 февраля 1996 года, то есть после того, как для меня кончилась жизнь и началось умирание. Спасибо всем, кто терпел меня рядом с собой, всем моим партнёрам, соратникам, подельникам и собутыльникам. Спасибо всем женщинам, делившим со мной ложе или хотя бы терпеливо внимавшим моей неустранимой боли. Прошу: уважьте уж меня и напоследок – как бы плохо я ни кончил и какими дикими ни показались бы вам мои последние желания.
Глава 1
Минимум внимания, суеты и эмоций – вот чем могли бы вы порадовать меня теперь, если бы я вдруг сохранил способность радоваться. Из этого и будем исходить.
Я прошу никого не извещать о моей кончине и никого не ввергать по такому заурядному поводу в беспокойство.
Ритуал я вам заказываю самый минимальный. Такую же сумму из оставшихся от меня денег прошу пропить в день похорон, которые должны состояться так скоро, как только позволят формальности.
Я к своему драгоценному живому телу всегда относился без всякой любви: не холил, не наряжал и не ублажал. Отсюда вывод: неодушевлённый смердящий предмет, которым я стал, подавно не заслуживает почтения. Требуются ассенизационные мероприятия – достаточно противные, так что пусть их исполнят профессионалы за плату. Я не ищу ни спасения, ни Спасителя. Просто отвезите меня туда, где хоронят.
В деталях всё должно выглядеть так:
1. Тело надлежит отвезти в морг, а оттуда – прямо на кладбище. Никаких зигзагов;
2. Хочу лежать голым и босым в некрашеном, ничем не обитом гробу. В Ад и босиком пускают. Никакого макияжа (Тьфу!). Пусть накроют одной из моих стареньких льняных простынок: на них так славно спалось и любилось;
3. Я позволяю только одному из вас (сами решите, кому) сопроводить гроб на кладбище – только ради того, чтобы убедиться: клиента добросовестно закопали, а не свалили по дороге в канаву. Никаких обид! Я расстался с вами в тот момент, когда испустил дух, и считаю неуместным затягивать прощание, разводя излишние слёзы и сопли;
4. Никаких цветов, венков, лент и еловых лап. Никаких речей. Никакой сопровождающей музыки. Никаких объявлений. Никаких некрологов. Никаких траурных элементов в одеждах;
5. Могила должна остаться неогороженной и безымянной. Мне всё равно, где лежать всю мою смерть. И нечего к трупу ходить – чай, не экспонат! Место, где буду похоронен я, не должно ничем отличаться от мест, где никто не похоронен.
Короче, я не нуждаюсь в почестях после жизни. Они способны потешить лишь ваше тщеславие, но отнюдь не моё. Поэтому и воздержитесь. Как только от морга меня (увы, бывшего) увезут на кладбище, предлагаю всем заинтересованным лицам сесть за стол и крепенько выпить-закусить под весёлые воспоминания о всяких забавных случаях, имевших место в жизни. Но сначала вскройте конверт и зачитайте, пока не напились (а напиться надо обязательно!), вторую главу моего завещания, дабы публичность оглашения обеспечила непременное соблюдение моей последней воли – в том числе и теми, кому эта воля не понравится. А мне было бы приятно, что если не мой голос, то хоть мои слова прозвучали на пьянке, организованной в мою честь.
И без того ясно, но теперь я прямо заявляю: никто из лиц, носящих фамилию Леньшины, никто, повторяю, включая моих детей Екатерину и Сергея, если они не вернули себе мою фамилию, не должны быть допущены ни к моему телу, ни на какие б то ни было мероприятия. То же относится к лицам, действующим от их имени либо ими уполномоченным. Им должно быть понятно: причинив мне столько боли при жизни, они не вправе претендовать на свою близость ко мне при смерти. Надеюсь, они, крещёные христиане, не посмеют нарушить волю отца. Ничто не помешает им воевать за свою долю наследства – только это, уверен, может явиться их единственным ко мне интересом, и об этом я всё скажу во второй главе.
Моё требование – не попытка запоздалой мести. Оно просто отражает сложившуюся обидную реальность: бывшая моя жена г. Леньшина С. А в этой жизни только обманывала меня, только ненавидела, только презирала, только отвергала мои неоднократные попытки хоть как-то примириться, а самое страшное – отдаляла и отделяла от меня детей. Всё, лимит возможностей исчерпан. Пусть за защитой своих шкурных интересов обращается, по любимой привычке, в суд. Мне это боли уже не причинит, её же хоть как-то развлечёт.
Не будучи христианином, я все же уважаю обычай поминовения на девятый день и ничего не имею против его соблюдения, нисколько, впрочем, вас к тому не принуждая. Но давайте этим и ограничимся: память человеческая коротка, насиловать её не следует, а поводы для пьянки и без меня вовек не иссякнут.
Будьте здоровы! Это вам, к несчастью, ещё есть о чём беспокоиться. А вот я в порядке. Да, не спорю: мне предстоит оказаться в Аду. Но, возможно, и это утешает, я не замечу разницы.
Глава 2
Самому странно, что от меня останется что-либо материальное, что-то представляющее интерес для остающихся пока на этом свете. Меня никогда не прельщало стяжание материальных благ; я не умел ими пользоваться, а мои представления о счастье никак не были связаны с обладанием хатами, дачами, авто и шмотками. Даже склонность к хорошо поесть и вкусно выпить пробудилась во мне поздно, а раньше я и к этому был безразличен. Ни разу за всю жизнь не довелось мне отдохнуть в санатории либо отправиться в круиз…
Жизнь, однако, полна неожиданностей – в том числе и неожиданностей иронического свойства. Я позже многих осознал сволочные особенности наступившей в 1992 году новой эпохи. Горчайшей расплатой за это стала потеря семьи, ненависть бывшей жены и отдаление детей.
Моё отчаяние сменилось ожесточением. Пусть мне это не нужно, но я должен был доказать себе, что я МОГУ, что зря на мне, как на добытчике, поставлен крест. Всю последующую, то есть после разрыва с г. Леньшиной, жизнь я надеялся, что пригожусь – если не Светлане Анатольевне, то нашим общим детям. Подчеркиваю: при жизни. Ожидания получить от меня что-то после моей смерти, после того, как меня – ещё, почему-то, живого – чернили, проклинали и избегали, после того, как отвергли принадлежность к моей фамилии – так вот, эти ожидания, если они имеют место, представляются мне безнравственными в той же степени, в какой безнравственным является мародёрство. Конечно, закон защищает всех наследников – вот и обращайтесь к закону, если совесть позволит вам требовать чего-то от мёртвого уже, а потому неспособного возразить отца – при жизни забытого, презираемого и отвергнутого.
Впрочем, я ведь могу и промотать то, что удалось накопить за годы нелёгкого и, главное, не слишком праведного, по моим собственным понятиям, труда. Я предал собственные принципы нестяжательства во многом из протеста и любопытства: а смогу ли? Смог. Убедился, что предавать свои принципы легче, нежели неуклонно, никакой суетой не соблазняясь, следовать им. Коль уж золото ржавеет, то с железа что возьмешь?! Но муки совести никогда не отпускали меня, ибо, хотя я играл в игру, правила которой признаны и приняты всеми, сам-то я этих правил не принимал, и выигрыши по этим правилам не доставляли мне удовлетворения. Может быть поэтому я избегал тратить заработанное на себя лично.
В итоге на момент составления этого завещания мои средства составляют немалую сумму в виде наличной валюты разных государств, банковских вкладов и средств, одолжённых третьим лицам. Ещё я собственник квартиры, в которой проживаю. Из всего этого ни копейки, ни цента не нажито совместно с моей бывшей женой г. Леньшиной С. А, что даёт мне право отказать ей в удовлетворении каких бы то ни было притязаний. Совершенно неважно, преследует ли г. Леньшина С. А свои собственные шкурные интересы или действует, как ей кажется, в интересах детей Екатерины и Сергея. Основные интересы детей г. Леньшина предала, лишив их, ещё несмышлёных, всякой связи с их родным отцом – и даже отцовской фамилии! – и всё ради развратной, постыдной связи с человеческой особью, которая и своим собственным детям отцом стать не смогла.
Вот моя воля в распределении наследства:
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
<Понятно, что преждевременное публичное оглашение этого распоряжения неуместно. Уйми, нетерпеливый читатель, или хотя бы отложи до назначенного Судьбой срока своё любопытство. Всё равно наследство скорее всего не тебе достанется!>
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Наследство принято либо принимать целиком, либо целиком отвергать, а не выковыривать из него лакомые кусочки. Пусть те из моих детей, которые отказались от моей фамилии и при моей жизни не одумались, осознают, что не я лишил их наследства, но сами они – этим оскорбительным жестом – от отцовского наследства отказались. От кого получали вы свои теперешние, не мною вам данные, имена – тем и наследуйте! Смущённое, неполное ваше отречение от родного отца, как бы полуотречение, как бы с оглядкой – такое оно ещё больнее мне, потому что я знаю, и вы знаете: отречения вашего ваш отец не заслужил; случись оно, это выглядело бы (да и было бы!) чудовищно. А так, подумаешь, пустячок: фамилию переменили…
Я от вас, Катя и Сергей, не скрывал этого моего решения при моей жизни. У савана карманов нету. Но: кому внимаете, тем и наследуйте! Сейчас, когда я это пишу, время и возможность одуматься у вас ещё есть.
Я не берусь предсказать судьбу далеко ещё не оконченной рукописи, которую я считаю третьей главой настоящего завещания, и в которой я хотел бы, объяснившись, если не преодолеть, то хотя бы поколебать, если не при жизни, то хотя бы после смерти – глухую стену забвения и равнодушия. Будь я жив, я бы воспринял такой результат с чувством глубокого удовлетворения.
Право, жаль, что я никогда не узнаю, чем моя затея кончилась.
Я прошу прощения у всех, кого мне в этой жизни случилось обидеть, оскорбить, притеснить, огорчить, обмануть. Не свят ведь, ох не свят! Благодарю всех, кого невольно вовлёк в хлопоты, заботы и расходы – как своей кончиной, так и вообще самим фактом своего земного существования. Я желаю каждому из вас, продолжающих жить, и лучшей доли, и лучшей смерти. И пусть воздастся каждому по стыду его.
Ох, никак не могу согласиться, что уже расстался с вами. Между тем вам пора налить и выпить.
Поверьте, я с удовольствием последовал бы вашему примеру. А то и возглавил бы, пожалуй. Чай, мой день…
Прощайте все. Спасибо всем. Остальное я скажу на Страшном Суде.
Совершено 21 августа 2006 г.
На пяти листах в двух экз.
Подписана каждая страница ____________ /Александр Коржов/
Свободное копирование
