3
Да, кровопийственный век кончился, если верить календарю. Но разве новый нас щадит?
Ушёл внезапно для всех Саша Герасимов, с которым мы много чего в своё плодотворное время понапридумывали. Такой же, как и я, хитроумный изобретатель. Для страны 99 процентов дохода, для себя – хорошо, если один, но и то не нуль, спасибо, родная страна! Виталий Сухарев приехал на Селигер отдыхать – и не успел отдохнуть и дня. Умер в больнице неунывающий разгильдяй Коробок, Сергей Коробов – толковый и способный фотолитограф. Настоящий профи, как и ваша мама, только намного моложе. Упал вдруг – и уже никогда не поднялся больше – Серёжа Ратников, один из первых моих учеников в профессии. Первых питомцев всегда помнишь и любишь, как бы оно потом ни сложилось. А складывалось по всякому, что зря грешить. Дружбы не образовалось почему-то, но искренне приятельствовали, факт. Не припомню, чтоб цапались. И пили, бывало, у Михалыча в “Серой Радости” много пива, похваляясь друг перед другом каждый своей воблой: моя с Верхней Волги, а его – из-под Кинешмы.
В июне 2007 года на рыбалке в Норвегии столь же внезапная и нелепая (как будто она бывает лепой!) смерть настигла Сашку Прокопчика, Юзика. Я ждал в Карабуте месяц, чтобы оказаться поблизости, когда норвежские власти выпустят, наконец, его замороженный труп в Россию, в Воронеж. Не дождался; дела (тогда у меня ещё были дела) настоятельно позвали в Александров, а спустя три дня после всё-таки состоявшихся похорон наступил сороковой день.
Когда гроб опускали в могилу, вмонтированный в него плейер что-то там подобающее случаю музицировал. Я и не подозревал, что гроб с музыкой – это не метафора, а современное техническое достижение, престижная деталь погребального антуража. Упаси, убереги меня, Господи, от таких похорон! И вам, то есть тем, кому придётся ими заниматься, категорически предлагаю обойтись без жалостной электроники. Да и без музыки вообще. Только “Ванюша” с диска моего тёзки Башлачёва был бы, пожалуй, уместен, да сын Сергей так и не выполнил давнее обещание его возвратить. Впрочем, можете сами спеть что-нибудь жизнерадостное. Это я приветствую.
Много месяцев потом, пока не выперли из офиса, заставкой на моём компьютере был снимок безмерно довольного Сашки со свежепойманным хариусом в руках. Я в своей жизни поймал только одного, такого же жирненького, только покрупнее, а для сибиряка Прокопчика это была обычная добыча – что в Прибайкалье, что в Норвегии. Вдова (тогда ещё жена) Галка переслала этот снимок буквально за день до смерти супруга.
Я хотел бы умереть довольным. Но это вряд ли. Мне и без того слишком часто фартило в этой жизни.
Да. На протяжении всей повести я – вы, надеюсь, заметили? – постоянно подчёркиваю, как мне в этой жизни везло. Прекрасна жизнь, в которой столько было! И – на той же длинной дистанции – я неизменно утверждаю, что никогда ни о чём не пожалел. И не пожалею. Я заранее обрёк себя считать заслуженным не только каждый подарок Судьбы, но и каждый её удар тоже.
В самом деле, откуда у меня право от чего-то в этой жизни откреститься? Я был счастлив с первой своей семьёй. Оно не покинуло меня и во второй семье – другое совсем, но тоже счастье, чему вы, Катя и Сергей, явились свидетельствами и доказательствами. Остаётся, смиряясь, согласиться, что индивидуальный лимит счастья не беспределен – и принять не только как должное, но и как сущее факт: на закате жизни мне остались лишь воспоминания о нём. Отсюда и пассеизм.
Через полгода, в конце января 2008 года она, с косой наперевес, пришла за самым старым моим другом Димкой Кирьяковым. Не таким уж старым, потому что нас разделяют по возрасту всего три года. Больше полувека прошло от знакомства в голопузом карабутском детстве, но попрежнему, где бы мы ни жили, какой срок ни лежал между встречами, мы сразу, мгновенно понимали друг друга с полуслова. С родными братьями, а потом и с родными детьми такого абсолютного взаимопонимания не было. Уж не потому ли, что я плохой брат и никудышний отец? – Возможно, не стану спорить. Я и вам, дети, хотел бы стать скорее хорошим другом, да, как видите, не сложилось. – Почему? Ну, это вам виднее. Посмеете винить меня? Дерзайте, это нетрудно. Особенно, если бездоказательно. Успейте на свободе и при жизни! В надеждах, что вас рано или поздно настигнет раскаяние, я просто недооценивал того, как шустро и целеустремлённо вы движетесь вперёд. Старику трудно угнаться за вашей эволюцией – вот он и отстал, зараза, утратив всякое ваше понимание. Только постарайтесь не забывать, что я всегда искал с вами хотя бы контакта, а вы постоянно от него уклонялись.
А с Димкой не было ни единой ссоры или хотя бы размолвки за ого-го какую длинную жизнь! Когда вдруг умер дядька Алёшка, единственный родственник, у которого он мог гостить в Карабуте, Димка стал приезжать к дальнему родичу Виктору, мужу моей сестрёнки Елены. Не мог, как и я, обойтись без Карабута, хоть и родился в Потсдаме, а потом где только ни жил. И вот – второй инсульт, на этот раз безусловно смертельный.
Наташка Писарева, его и моя подружка (действительно подружка) молодости, оставалась с ним, как я и надеялся в “ALMA MATER”, до конца – уже в качестве невенчанной жены. Пока не прибыли к телу и имуществу законные наследники. А буквально за несколько дней до того мы с ним по электронной почте строили планы повторить летом в Карабуте, насколько это возможно в столь преклонные годы, наши детские затеи и маршруты. Зря строили. Вновь я не успевал приехать, чтобы попрощаться. Хотя, по моим идиотским воззрениям, прощание с трупом мало что значит. Точнее, если что-то всё-таки значит, то исключительно для живых, уцелевших пока. На своём веку я много недобрал прощаний. И вина моя в этом – то моя вина.
В конце августа того же года мы с ребятами уже роняли на окраине безмерно разросшегося за последние годы кладбища в Сосенках комки глины в могилу Валентина Мулёва, постоянного партнёра не только по хитроумным инженерным трудам, но и по всякому грибному лесному бродяжничеству, рыбалке и преферансу. Да и по пьянству тоже, лукавить поздно и незачем. Валентин – умница и честняга, каких мало встречается на этом свете, а нелёгкий его характер, что ж поделать, все терпели, как другую сторону той дорогой монеты. Мой же выносят пока, ещё более вредный. А ему довелось пережить свои многомесячные предсмертные мучения в клинике, и он целомудренно никого из товарищей к себе не допускал.
Имена я называю не для вас, вам они ничего не скажут. Ушли Славик Галкин, старший Савин, заядлые рыбаки Виктор Чайшвили и Коля Иконников. Умер, предварительно спившись в хлам, до потери человеческого облика, здоровяк и спортсмен Генка Никифоров. После мучительной болезни оборвалась жизнь верной моей соратницы и подруги вашей мамы Ольги Ефремовой. Такая же судьба постигла Машеньку Агапову. Я называю только близких по возрасту, называю для себя, зная по опыту, как легко мы забываем ушедших.
Валентина Мулёва проводили, разумеется, как надлежит. Загребли. А потом жрали, не пьянея, водку в полупустом зале. Я убедил сомневающихся ребят обязательно пойти на поминальный обед – и оказался прав. Чуть не оставили вдову Сашеньку и Валькину родню в одиночестве. Хотя потом, в узком кругу, мы ещё щедро добавили, чтобы всё-таки опьянеть и забыться.
Не помогло. Случается, что никакой водки не хватает.
Валентин, было такое время, довольно настойчиво ухаживал за вашей мамой, то есть честно и откровенно соперничал со мной за её женское внимание. Это обстоятельство никогда не осложняло и не омрачало наших отношений, потому что соперничество было открытым, а выбор в таком глухарином токовании всё равно всегда остаётся за дамой. Дело прошлое; теперь у него двое взрослых детей. Но, подумал я, возможно, для Светланы Анатольевны всё же не абсолютно безразличное. Я, к примеру, с всегдашней благодарностью вспоминаю не только достаточно многочисленных женщин, когда-то одаривших меня своим расположением, но и тех, на чью внятно выраженную благосклонность не стал почему-либо отзываться. Именно поэтому я и сообщил ей скорбную весть.
Видимо, зря. Чем старше я становлюсь, тем чаще ошибаюсь. С её неприязнью к себе лично я уже свыкся, притерпелся. Если не в моих бесстыжих, то в её безгрешных очах вины мои поистине неисчислимы. Но Валентин ни в чём пред ней не провинился и ничего ей не должен. Он просто умер, причина более чем уважительная.
На звонок Светлана ответила. Но в её тоне явно чувствовалось, что я совершенно некстати отвлёк её дурной вестью от гораздо более важных дел. Этот беспредметный телефонный разговор ещё раз утвердил меня в мысли, что обращался я зря. В пустоту. Что нет у моей бывшей супруги памяти, а остались только провалы в ней. Только равнодушие. Или, возможно, память есть, но устроена она, как палимпсест. Как старинный пергамент, если кто не знает, с которого из экономии соскоблили первоначальный текст, а поверх начертали новый. С полным забвением старого. Потому что шкура дорогая.
Тогда-то я решил для себя, что постараюсь, насколько это возможно, не звонить ей больше. Ничего не уцелело в ней из прошлого. Её не занимает тот, первоначальный текст на пергаменте. А меня интересует только он. Если к нему сделаны поправки и приписки – пойму. Постараюсь понять. Но если файл сброшен в корзину, а потом и корзина очищена…
Ещё год спустя, изведённый скоротечным раком, покинул этот свет Иван Романович Душкин, прекрасный мой товарищ по университету, хороший учёный и одновременно великий печник. Трудно представить его, рыжего и веснушчатого жизнерадостного крепыша, мёртвым. Но, честно говоря, жизнь, то есть всем известная неизлечимая болезнь, передаваемая половым путём, потихоньку заканчивается для каждого из всей популяции родившихся примерно тогда. Так что даже странно, почему именно мне, а не многим более достойным из похеренного поколения, всё ещё дозволено топтать эту многострадальную планету. Случайность.
“Слова прощания никогда не могут быть ошибкой.”
Один за другим только что ушли насовсем автор этой фразы Курт Воннегут и такой непохожий на него, однако равновеликий талантом и честностью Дж. Д. Сэлинджер. Что-то символическое кроется за их почти одновременной кончиной. Мастодонты эпохи покидают нас. Так что вокруг остаётся всё меньше друзей, всё меньше лидеров и кумиров, напарников и собутыльников. И тем дороже их общество и расположение.
Ну, и чего бы ты, Коржов, хотел для себя в ситуации, которая ни для кого не допускает исключений?
Свободное копирование
