2
“Memento mori”. Мне всё больше нравятся древние латинцы. В отличие от меня, они умели экономить слова.
Мне теперь пора уже высказаться и о смерти тоже. Поскольку жизнь кончается, зато смерть – навсегда. Сколько ни утешай себя, что это, в сущности, стороны одной монеты. Не странно ли, почему это люди огорчаются, думая о том, что когда-нибудь их не будет, и в то же время нисколечко не печалятся, что прежде их никогда не было?
Да, разумеется. Только смерть, в отличие от жизни, наступает неожиданно, насовсем, напостоянно и неотменимо. А жизнь становится безмолвным прочерком между двумя неоспоримыми датами. И, по большому счёту, мне предстоит умереть, так и не узнав, что собственно я делал в этом мире.
Кого бы
в 666-й раз
спросить: “Зачем на свете
никем я до сих пор не стал?”
Марсель Пруст,
а также Анатоль Франс
про это сочинили, небось,
по тысяче томов.
Да кто же их читал?!
Прав Михаил Константинович. Прав и римлянин: да, никого не минует курносая. Однако каждый волен выписывать свои индивидуальные зигзаги на пути к ней. Каждый по-своему выглядит в этом гигантском слаломе по целинной, никем не проложенной трассе. И каждому, по выражению чтимого мною Вадима Сидура, предстоит в итоге болтаться в своей персональной петле. И лежать, если повезёт, в своей персональной яме. Впрочем, последнее обстоятельство буддисту должно быть безразлично. То есть, он не должен настаивать в той, будущей не-жизни, не только на отдельной квартире, но даже и на комнате в коммуналке.
А в чём, собственно, проблема? Исход, его сроки и обстоятельства от тебя решительно не зависят. Мужики в России в среднем живут около 58 лет. Плюс-минус. Так что положенное мне по справедливости я уже прожил, а теперь нахлебнически существую взаймы, за счёт не доживших. Продолжаю трепыхаться, пока не дерзая взяться за труд Господень, от чего, боюсь, никто, кроме святых, не застрахован. Да и староват ты, Коржов, скоро само собой рассосётся. Не так уж просто найти опрятный способ умереть. А что до прочих обстоятельств, включая шкурные…
Насколько мудрее, однозначнее и естественнее устроено всё природой у насекомых или, скажем, дальневосточных лососей: исполнил жизненную программу – и баста! И атлантический угорь неизбежно погибает от истощения, добравшись до мест нереста в Саргассовом море. Он просто расходует на переход через Атлантику навстречу Гольфстриму не только всю энергию, но и важнейшие жизненные органы. И ни единой особи не приходит в голову уклониться от исполнения долга ради выживания. Завидую миру животных. Странно, до какой степени шкурные соображения присущи именно миру человеков. Не без исключений, конечно. Редких исключений.
Вспомним, что Папа Иоанн Павел II скончался в апреле 2005 года, не оставив по себе никакого имущества, так что его завещание оказалось чисто духовным. Всесильный диктатор Ро Дэ У, в отличие от меня, богатенького Буратино, не имел счёта в банке. Ещё одного диктатора, Иосифа Сталина, вообще не в чем было хоронить. И даже небедный граф Лев Толстой умер, как бродяга. Человеческая смерть – это всегда комедия; мы только стесняемся в этом признаться и норовим почему-то обставить заурядное событие достаточно бессмысленными ритуалами и ещё более бессмысленным в своей дороговизне одноразовым антуражем.
А что такое смерть для очередного умершего? Забвение слов, их звучания, их значения. Невозможность иронически похихикать над собравшимися торжественно тебя хоронить, такими значительными, такими сосредоточенно серьёзными в сознании неотменимой своей миссии. Типа, бросьте, ребята! Я ведь уже дохлый, и мне уже не больно. Какого же кляпа скорбеть? И о ком? Оно уже не существует!
Мне всегда казалось, что оказаться вдруг в распоряжении врачей крайне унизительно. Я, сколько было можно в этой жизни, такой зависимости избегал. До сих пор избегаю. Не люблю, короче, лечиться. Даже обломки зубов – тех, давно подохших от цинги – недавно сам себе рвал плоскогубцами. Ни разу не снимал кардиограмму, полагая, что Туда допускают с любой кардиограммой. И попрежнему не желаю знать, какая у меня группа крови. Донор всё равно не получился, а мне вливать ничего в любом случае не надо, перебьюсь.
К счастью, пока удаётся как-то выживать без всякой врачебной помощи, без таблеток и микстурок. Аутизм, алкоголизм, пассеизм и ангедония, то есть те болезни, которыми я давно хронически страдаю (да и страдаю ли? – это ещё вопрос), традиционными медицинскими средствами всё равно не лечатся. А для окружающих больной, надеюсь, не заразен?
Умирать, повидимому, ещё унизительнее, потому что попадаешь в руки чужих людей – и совершенно помимо своей воли. Правда, из бригады, заблаговременно подготовленной для съёмок похорон сэра Уинстона Черчилля, к нужному сроку половина операторов перемёрла, а остальные напрочь утратили трудоспособность.
Но то Черчилль! Не каждому дано такое поистине аристократическое презрение к превратностям судьбы, да и где взять мне, рядовому обывателю, столько любви к жизни и такое море подлинного армянского коньяка?! На сегодняшних гнусных подделках его любитель и ценитель сэр Уинстон тоже долго не протянул бы! А в части возможной похоронной команды я, конечно, унылый пессимист, но не до такой же степени! Кто-то же уцелеет. Да и каких таких съёмок и каких таких похорон я лично для себя дерзнул бы пожелать в качестве итога своей бесцветной, бездарной и никчёмной жизни, которой уже, однако, самовлюблённо посвятил четырнадцать (считая ту, что без номера) многословных глав? “Загребут, сверху лежать не оставят!” – разрешите полностью и всецело разделить этот оптимистический взгляд Акулины Прокопьевны, моей бабушки по отцу.
Сейчас, когда я это пишу, миллионы фанатов по всему шарику вот уже месяц буйно прощаются с одним достаточно заурядным деятелем эстрады. Ну, с тем, который сумел прославиться в веках такой ерундой, как постоянные хирургические надругательства над своим Богом данным обликом, да ещё неповторимой “лунной” походкой. Только что закопали несравненную Людмилу Зыкину; очередь за умершим вчера кумиром моей молодости Василием Аксёновым. Вольнодумный и озорной писатель, на собственной шкуре учившийся сам – и учивший нас, тогда ещё сопляков – свободе, вскоре упокоится на Ваганьковском, тогда как певице уже отсалютовали из пушек на Новодевичьем.
Овдовела очередная юная супруга казавшегося бессмертным хорошего детского писателя. Действительно хорошего, кто спорит. Однако разве не он попутно исхитрился сочинить для безбожной, антихристовой власти, не будучи ничем и никем к тому принуждаем, но и не отрекаясь гласно от своей якобы истовой христианской веры, восславляющие её, антихристову, тексты гимнов? Аж два – как конъюнктура диктовала. Кто-то, возможно, поверит, что не сребреников ради? Я таким легковерием не страдаю – хотя бы потому, что не в силах понять: а ради чего же ещё? Не допускать же, что богобоязненный маэстро в обоих случаях творил, не приходя в сознание?! Третий вариант, правда, тоже удался: трёхликий Янус сляпал его из огрызков первых двух, да ещё приплюсовал официально разрешённого наконец-то боженьку.
Ползут лафеты, гремят салюты. Отдают, строго придерживаясь рангов и титулов, то есть совершенно по-язычески, почести хладным трупам, хотя у трупа уже нет души.
Сорока дней не прошло – и вот его великовозрастный, весь в благородных сединах, сын нисколько не стесняется вещать с экранов о совести и стыде. Об унаследованных от бати нетленных, то бишь, ценностях. Меня бы стошнило прямо на соседа, да никого рядом не случилось. Издержки одиночества.
И я невольно вспоминаю события ненамного более давние, но не менее для меня примечательные. Чуть ли не день в день, так совпало, умерли прекрасный поэт Григорий Поженян, автор пронзительной лирики и песенных текстов, которые знала и пела, было такое время, вся страна, и пострадавший от совковых властей продюсер Юрий Айзеншпис. Телевидение уши всем прожужжало, трындя о заслугах одного из первых “прорабов перестройки”, а упоминание в две строчки о кончине Поженяна я, перелистав кипу газет, едва отыскал в “Известиях”. Кстати, ваша мама – с моей, разумеется, подачи – полюбила этого поэта, и даже переписывала из сборника тексты. Видимо, чтобы не забыть. Я никогда не забывал стихи, которые меня “торкали”. Ну, простите, дефект у папочки такой. Порок памяти:
Если радость на всех одна, на всех и беда одна…
Я ждала и верила, сердцу вопреки…
Нужно, чтоб кто-то кого-то любил…
Попрощаться – и в седло с порога…
А здоровье – оно не вечно. А удачи – они попозже…
Не зря так любил его стихи несравненный по изысканности вкуса Микаэл Таривердиев, и многие положил на свою несравненную музыку. И пусть арифметическое тупое тщеславие подсказывает – хоть вам, дети мои, хоть кому бы то ни было – что лучше умереть Айзеншписом, чем Поженяном.
И жить – тоже, да? Скорее всего, я с вами не соглашусь. Но это – всего лишь моё личное завихрение. Изъёб. Нынче всякий труд почётен. Не зря же в титрах сегодняшних телесериалов называют поимённо не только авторов, актёров и продюсеров, не только водителей, но даже и тех, кто обеспечивал кормёжку персонала гамбургерами на съёмочной площадке. Творческий, бля, состав!
Свободное копирование
