После ожесточенных дебатов в парламенте (ноябрь 1980 г.), когда левые депутаты потребовали отставки министра культуры за враждебное отношение к скватерам Монпарнаса, подобные скваты стали необходимой пешкой в предвыборной борьбе левых и правых за власть. Правда, последнее слово оставалось за владельцами помещений — частная собственность, слава Богу, остается неприкосновенной при всех политических режимах! — но рядовой скватер, художник и музыкант часто и не подозревает, что за его спиной работает оккультная логика власти и гражданского сопротивления, где замешаны министры, комиссары парижских аукционов и меценаты.
Известный комиссар парижских торгов Пьер Корнетт де Сен-Сир был крупным дельцом артбизнеса и процветающим коллекционером передовых течений. Почему он рискнул связаться с кучкой клошаров и бездомных художников?
Риск? Показуха? Дурь?
Здесь была иная логика. Торговцы всегда шли впереди политиков. Акцент живой продажи был смещен в маргинальную географию скватов, совершенно неизвестную торговому миру и ценителям. Была официальная версия: скваты это явление дикое и лишенное эстетической торговой ценности, но широкая публика не знала, о чем идет речь в парламенте, и появление скватских художников на аукционах вызвало живой интерес парижан. Цены поставили смехотворные, но залы были забиты битком и весь скватский мусор распродан по дешевке.
Скваты по-прежнему оставались за бортом официального «Титаника» с музыкой и черной икрой, но в один торговый день клошары стали эстетами с коммерческими ценами!
Канадский богач купил сразу сто картин израильтянина Саши Путова. Картина Одетт Сабан попала в официальную коллекцию «Ассистанс Публик», в музей сумасшедших. Продали свои вещи Тиль, Шурдер, Старк, Павловский, Лолошка. В этой комбинации Басмаджан, презиравший крыс Шурдера и мазню Путова, выигрывал как покровитель обездоленных, папаша Танги XX века, что походило на правду, хотя нам не хватало своих Сезаннов и ван гогов для полного счастья.
На второй фестиваль «Артклошинтерна» я поехал с Игора на машине Аиды. Его красочная, двухметровая, карандашная вещь сразу выделилась на стенке постоянных скватеров, и 15 марта 1983 года трудолюбивые неудачники Парижа сошлись в один братский круг вернисажа, чтобы полюбоваться шедевром.
У меня была репутация московского скватера и «бульдозерника» 1974 года с рядом выставок на Западе, не приносивших дохода. Конечно, я не отказался бы посидеть в удобном кресле «английского клуба», но, разуверившись в успехе выставок, пустил жизнь на самотек, «куда кривая вывезет» (по Ситникову), и встреча со скватами не была случайной.
Даже нью-йоркский опыт «черноморца» Соханевича, порвавшего все связи с официальным Нью-Йорком и ставшего грузчиком, не казался мне абсурдным.
Я повесил на фестивале «артклош» здоровенный холст с изображением коровы.
Мы слонялись по дворам Парижа с малохольным Чаплиным и Игора. На вернисаже Берта Брелингар влюбилась в Чаплина, окрестив его сразу «Владимиром», и пригласила на бесплатную ночевку. Чаплин был в восторге от парижанок. Подобные учреждения Нью-Йорк уже не терпел.
— Сын свободы никогда не будет рабом тленья! — кричал Чаплин.
Гражданин трудовой Америки Олег Соханевич, сочинивший стихи в древнем стиле Гомера, пробасил:
— Содержательно сказано!
Свободное копирование
