3. Болдино
Один удивительный факт свидетельствует, что уже к 1938 г., т.е. в семилетнем возрасте, я проникся Пушкиным плотно. Мы с мамой первую половину лета провели на Украине, у её родственников в Лубнах, а потом приехали в Москву и в то же утро отправились в Горький (Нижний Новгород), к папе, чтобы с ним идти по Волге на «театральной барже» (см. моё одноимённое произведение на «Проза.ру»). Мы ехали весь день, с утра до вечера, в мягком вагоне скорого поезда. В купе, расположенном на левой стороне вагона, нас было двое. В такой ситуации оставалось только лежать на нижних полках, и я лежал почти всё время, хотя днём никогда не мог заснуть. Однажды я встал и глянул в окно. В эти секунды передо мной пронеслось справа налево название станции «Болдино». Сердце моё ёкнуло. Но это было не то Болдино – не пушкинское, а левитановское. Художник провёл там лето 1892 г. Где находится пушкинское Болдино, я в детстве не знал.
Десятки советских писателей и поэтов по следам Пушкина рвались в дома творчества и на дачи, чтобы пережить там свою болдинскую осень. Для вдохновения к их услугам были поварихи, официантки, горничные этих домов, а также местные колхозные доярки и, на худой конец, столичные дачницы. Какие от этого рождались «нетленки» – не знаю. Я с советской литературой знаком мало. Такую творческую осень я называю «еболдинской». Впрочем, и пушкинское село до XVIII века одно время именовалось «Еболдино».
4. «Учись, мой сын!»
Отец подарил мне однотомник Пушкина, написав на обороте переплёта слова поэта:
«Учись, мой сын: наука сокращает
Нам опыты быстротекущей жизни…».
Не сразу я вник в ёмкий смысл этого суждения и, что странно, несколько десятилетий не вспоминал, по какому поводу оно было сказано. А сказал его Борис Годунов своему сыну Фёдору, склонившемуся над Большим Чертежом – огромной географической картой России, к сожалению, утраченной; сохранилось лишь текстовое приложение к нему. Выходит, что избрав для моего назидания эту цитату, отец мистически предрёк моё будущее как профессионального географа.
