Месяц в Тобольске - 2

В отведенной мне комнатке, которая была меньше Шлиссельбургской, встретил меня мой сожитель, Станислав Крупский, как он мне тотчас отрекомендовался. Смотритель нас оставил.

-- Вы меня застали за обедом,-- сказал он,-- не хотите ли вместе?

У него стояли на столе две оловянные тарелки с жирною бараниной и кашей.

Говорить по-русски он затруднялся, и я предложил ему, чтобы он говорил по-польски, а я буду отвечать по-русски; но он мне сказал, что охотно и хорошо говорит по-немецки.

Это был молодой человек, двадцати трех лет, довольно хорошего роста, не полный, но очень крепко сложенный и очень красивый: прекрасные светлые глаза, прекрасные светло-русые волосы и свежий, юношеский цвет лица. У него было то типическое выражение, которое можно заметить у большей части поляков. В губах и глазах какая-то смесь горечи и ласковой хитрости; в улыбке что-то полупечальное, полузлое, полунасмешливое; на Крупском была почти новенькая синяя венгерка польского покроя, пестренький цветной галстук. Вообще видно было, что он занимается собою даже посреди всей этой тюремной грязи.

У него тут было и кой-какое хозяйство: маленький самовар, маленький погребец, чемодан, окованный сундучок. Когда внесли вдобавок всё мое имущество, нам почти повернуться было негде. В комнате была одна только койка, и надо было устроиться как-нибудь.

Крупский с услужливостью младшего брата принялся суетиться, передвигать чемоданы, развешивать по гвоздям шубы и проч. Он отстранял меня от всего, и я с благодарностью принял его услуги, потому что еле шевелился от усталости. Ноги у меня ныли страшно.

Когда все было приведено в некоторый порядок, я спросил Крупского, нельзя ли распорядиться насчет чая. Он прибыл сюда дней за пять до меня и успел уже приноровиться ко всем здешним обычаям.

-- Здесь все можно достать,-- заметил он,-- и вообще ничего, можно еще жить. Тут два человека для прислуги. Василий! -- крикнул он, выглядывая в коридор.

-- Сейчас, ваше благородие.

И немедленно явился пересыльный Василий Непомнящий, как оказалось потом, удержанный временно в остроге для услуг в дворянском отделении, невысокого роста черноволосый малый лет тридцати пяти, с бойкими, несколько плутовскими черными глазами, с черными усами, с бритой бородой и сережкой в ухе. На нем была ситцевая рубашка, подвязанная тонким пояском; по бойкости и развязности движений, по изысканности фраз он напоминал полового из трактира. Он взял самовар Крупского и унес его греть в коридор. Впоследствии я познакомился с Василием ближе и очень жалел, что ему пришлось покидать острог раньше меня.

Когда мы сели за чай, к нам вошел высокий рыжий арестант с очень решительным, несколько как будто болезненным лицом. У него была густая круглая борода почти огненного цвета; половина головы, как я заметил, всматриваясь потом, была у него, верно, брита, но волосы успели на ней так отрасти, что сразу этого не видно было. Несколько наглые глаза его смотрели прямо, но они были несколько мутны.

-- Что вам угодно? -- спросил Крупский.

-- Я к ним-с,-- отвечал он, показывая на меня и кланяясь мне слегка.

Тут я повторил ему вопрос, что ему нужно; но вместо ответа он сам спросил меня:

-- Вы из Петербурга изволите следовать?

-- Из Петербурга.

-- В крепости изволили содержаться?

-- В крепости.

-- Er will ein Paar Groschen haben,-- мимоходом ввернул Крупский, возясь около самовара.-- Wenn Sie kein Kleingeld haben, ich will ihm etwas geben, und mag er weg-spazieren {Он хочет получить несколько грошей. Если у вас нет мелочи, я ему дам что-нибудь, и пусть он проваливает (нем.).}.

-- Lassen Sie ihn sich ausreden {Дайте ему высказаться (нем.).},-- отвечал я.

-- Я вам помешал-с, -- деликатно заметил нежданный гость.

-- Нет, нисколько,-- отвечал я.

-- Позвольте спросить, в крепости плац-майором все еще полковник Новоселов?

-- Нет, теперь другой.

-- Кто же-с?

-- Не помню фамилию.

-- А полковника Новоселова изволите знать?

-- Знаю.

-- Я им премного был обязан... Во время содержания в крепости... Добрейший, могу сказать, полковник.

-- Â вы в крепости содержались?

-- Точно так-с. Вы верно изволили слышать о моем деле. Я Федор Иванов.

-- Нет, не слыхал.

-- А тогда много было-с шуму в Петербурге. Смею вас спросить, вы в каторжную следуете?

-- Да.

-- По какому делу, если смею спросить?

-- По политическому преступлению.

-- Это, значит, как я же-с?

-- А вы тоже политический?

-- Как же-с!

Это меня заинтересовало.

-- Мне это удивительно, что вы не изволили обо мне слышать,-- продолжал он.-- Кажется, про Федора Иванова все тогда известны были в Петербурге. В газетах было писано.

-- Ну уж извините! Я ничего не слыхал. Да когда ж это было?

-- В шестидесятом году нас судили-с.

-- А вы не одни?

-- Нет-с, шайка нас была целая. Большие тогда грабежи происходили.

-- А!

-- Сквозь тысячу я прошел-с.

-- Was ist das? Von was für Tausend spricht er? {Что такое? О какой тысяче он говорит? (нем.).} -- спросил меня Крупский.

-- Spitzruten {Шпицрутенов (нем.).},-- отвечал я.

-- Точно так-с, шпицрутенами был наказан,-- подтвердил рыжий гость.

-- Schicken Sie ihn doch weg! -- повторил Крупский,-- wollen Sie Kleingeld? Man muß mit den Kerls vorsichtig sein {Прогоните его! хотите мелочи? С такими субъектами надо быть осторожным (нем.).}.

-- Wozu? {Почему? (нем.).}

Я действительно имел случай достаточно убедиться впоследствии, что за немногими исключениями (к ним, впрочем, принадлежал и Федор Иванов) всякий грабитель, вор, убийца и разбойник честнее и во сто раз чище душевно разных Путилиных, Горянских, Кранцов и Шуваловых. Мне часто представляется, как шли бы к их медным лбам черные клейма здешних бедных варнаков.

Мне, впрочем, с дороги и самому начинала уже несколько надоедать беседа с Федором Ивановым, хотя новость и привлекала меня.

-- Вы, может быть, имеете еще что-нибудь сказать мне? -- спросил я.

-- Издержались в дороге-с... Теперь же надо будет скоро дальше идти. Вот на сапоги извольте взглянуть.

-- Nun ja!-- воскликнул Крупский, обращаясь ко мне с укоризной.-- hab'ich s Ihnen nicht voraus gesagt, Sie wollten mir nur nicht glauben. Haben Sie-Kleingeld? Ih kenne schon gut diese Schurken {Ну да! не предупреждал ли я вас, а вы не хотели мне верить. Есть у вас мелочь? Я прекрасно знаю этих мошенников (нем.).}.

Только что удалился Федор Иванов, пришел еще один господин, которого я встретил при входе прохаживавшимся  по коридору, именно арестант в диком пальто, небольшого роста, поляк, с мягким голосом, с мягкими глазами и с мягкими манерами. Он следовал чуть ли не за воровство какое на поселение, с семьей, женой и двумя детьми. Это был один из ближайших моих соседей по коридору (Федор Иванов помещался в кандальном отделении). У него был чрезвычайно опрятный вид, так же как и у жены его и детей; но по всему было видно, что они очень бедны. Раза два, лишь намеками, он вызывался в течение моего соседства с ним на мои сигары, и то делал вид, что хотел бы лишь попробовать. Потом он уже не заходил ко мне в комнату, и я встречался и здоровался с ним только в коридоре, где он обыкновенно прохаживался взад и вперед чуть не целый день.

На этот раз он вошел с величайшими извинениями попросить у Крупского на подержание чайного блюдечка.

В этот же день у меня было еще несколько посетителей, но уже другого рода. Председатель губернского правления, учитель словесности здешней гимназии, два доктора,-- это все были лица, с которыми я потом познакомился ближе и которым был обязан многими удобствами, смягчавшими для меня тюремное заключение.