Американец в ГУЛАГе - 14

- Подъем! - дверь грохотала от ударов. – Подъем!

Мне казалось, что я спал всего секунд десять. Впервые за более чем сорок часов. В реальности я спал, наверное, около полутора часов. В Лефортово вас будят в шесть утра. Я вновь натянул одеяло и мысленно послал все это к черту.  В следующее мгновение дверь с ужасным грохотом распахнулась, и человек с жестким взглядом сорвал с меня одеяло.  

- Заключенный должен встать, когда ему говорят встать! Если он не встает немедленно, то отправляется в карцер. Это твой первый день здесь, поэтому в этот раз я сделаю поблажку. Но в следующий раз ее не будет. Подъем!

Странно, но он до меня даже не дотронулся.

Я встал.

В голове у меня был туман, глаза слезились, в груди чувствовалась тяжесть. Я подошел к раковине и плеснул на лицо немного воды. Внезапно, впервые после своего ареста, я почувствовал голод. Мне вспомнился запах маленькой полукилограммовой буханки хлеба на Лубянке, и я отметил про себя, что с нетерпением жду ее прибытия. Я слышал, как вдоль по коридору раздается клацанье замков, грохот  открывающихся и захлопывающихся дверей. Вскоре открылась и моя дверь – и человек с жестким взглядом протянул мне ведро, наполненное до половины холодной водой, и маленькую серую тряпку.

- Мой пол, - вот все, что он сказал.

Господи, подумалось мне, одно унижение за другим. Лучше бы мне побыстрее добраться до Сидорова. Сидоров стал мне казаться чуть ли не другом. «Он положит конец этому дерьму!» – сказал я громко.

Окошко на двери вновь открылось. Человек с жестким взглядом произнес:

- Заключенный, разговаривать в камере не положено. Вымой пол и вытри его как следует!

Он кинул в мою сторону тяжелый взгляд, убедившись, что его слова были мной восприняты должным образом.

Я вылил немного воды на асфальт, растер ее тряпкой, и пол оказался вымыт достаточно хорошо. Затем я встал перед дверью и, когда глазок вновь открылся, я вытянул руки с ведром и тряпкой, чтобы охранник увидел, что я закончил с мытьем. Дверь открылась. Он взглянул на пол, хмыкнул, взял ведро и снова закрыл дверь.

Когда пришло время завтрака, я перестал чувствовать голод, так как кусок хлеба, который мне принесли, выглядел затхлым и грубым; он был грязно-коричневого цвета и от него шел гниловатый запах. Сверху хлеб был немного посыпан сахаром. Это не была та маленькая, но полноценная буханка, что мне давали на Лубянке – это был кусок, отрезанный от большой буханки. В месте отреза хлеб выглядел подозрительно темным. Я вздохнул, но подумал, что, возможно, мне придется провести здесь еще день или два, и поэтому мне понадобятся некоторые силы, для чего следует все же немного поесть. Я откусил кусок от неприятно влажной массы, потом оторвал другой и посыпал на него сверху немного сахара, прежде чем положить в рот. Дымящаяся кружка у окошка раздачи выглядела как чай, но не содержала внутри себя совершенно никакого аромата. Тем не менее, эта теплая жидкость была приятна, так как без одеяла в камере ощущалась довольно явственная прохлада.

Моя голова немного гудела, и от куска съеденного хлеба меня стало вновь клонить в сон. Я допил чай, сел на край своей койки и закрыл глаза.

Окошко на двери с лязгом открылось.  

- Заключенный, спать в течение дня не положено. Закрывать глаза не положено. Сидеть на кровати можно, но лицом к двери, глаза держать открытыми. Тебе следует выучить эти правила как можно быстрее, иначе в Лефортово тебе придется очень нелегко. Дозволяется ходить по камере или стоять лицом к двери. Не дозволяется ложиться или садиться, кроме как на койку лицом к двери. Понятно?

Я устало кивнул. Энтузиазма продолжать играть в эту дурацкую игру у меня оставалось все меньше. Мне хотелось поскорее добраться до Сидорова и закончить с этим.

Когда мне подошло время сходить в туалет по большому, я понял, что в камере нет туалетной бумаги. Я постучал в дверь, и когда охранник подошел, я попросил его принести немного. Он отрицательно помотал головой. Я повторил свою просьбу, дав ясно понять, что мне это нужно прямо сейчас, но он снова помотал головой и закрыл окошко. Таким образом, я научился подмываться по мусульманскому обычаю, левой рукой.