Хорошее отношение Ляцкого и других моих учителей-славистов неожиданным образом выявилось в 1934 году, когда меня вызвал к себе Евгений Александрович. Он мне сказал: “Вы знаете, я вам сейчас сообщу нечто чрезвычайно важное: мы — Францев, Горак и я — обсуждали, кого следовало бы выдвинуть как доцента по русской и славянской литературе после того, как В. А. Францев, кажется, через два года уйдет в отставку. И можете себе представить, мы все сошлись на одном имени: это — вы”. Я был страшно поражен: “Как я?” — “Да! Вы. И Горак, и Францев, и я согласились, что вы лучший и наиболее достойный кандидат, сохраните пока это в тайне, но начните разрабатывать тему. (Здесь, как и в немецких университетах, будущему университетскому профессору следовало написать специальную работу.) Какую работу вы можете взять? — И добавил: — Может быть, вам взять тему, связанную с Аввакумом? К Аввакуму теперь возник новый интерес, а вы хорошо знаете иконы. Поэтому тему можно было бы связать с иконами, а затем и литературные приемы Аввакума выявить. Подумайте и дайте мне знать. А мы в этом смысле сделаем заявление, деканат же принимает нашу точку зрения”. Я поблагодарил Евгения Александровича и, конечно, поспешил уведомить об этом Толля. Николай Петрович тоже воодушевился: “Это замечательно! Вы, в таком случае, получили бы зацепку по чешской линии. Вы, конечно, оставались бы в Институте. И членом правления мы бы вас сделали, а в финансовом отношении были бы обеспечены от них, координация оказалась бы очень полезной. Для вас же это крайне важно: вы станете доцентом, а потом получите профессуру”.
Никому из коллег я в то время ничего не сказал. Сообщил только Косте Гаврилову и родителям, что мою кандидатуру могут выдвинуть на место доцента. Меня вызвал также профессор Горак и беседовал на ту же тему, он пошел еще дальше, так как уже имел текст от моего имени, напечатанный по-чешски, где я выдвигал свою кандидатуру. Я подписал этот текст, ибо он сказал, что ему полезно иметь его при себе, дабы сразу провести безо всяких проволочек. На эту же тему со мной говорил и Францев, выразив надежду, что вскоре я официально буду провозглашен кандидатом и начну писать требуемую работу. Я занялся обдумыванием материала. Мне представились довольно любопытные подходы к Аввакуму, я просмотрел литературу, наметил точки, которых, как казалось, мнения других исследователей еще не касались, обратил внимание на иконы и открыл довольно интересные вещи. Значительно позднее, в 1961 году, это было оформлено мною в статью о взглядах Аввакума на иконопись.