Затем Н. П. Толль мне сообщил, что Институт Кондакова избрал меня в действительные члены: я буду занимать пост библиотекаря и числиться членом-исследователем, передо мной открыты пути для научной работы и моя стипендия, которую выплачивала мне президентская канцелярия как студенту-кандидату, теперь переведена на меня как на молодого ученого. Это было очень приятное известие, вдобавок еще Институт предоставил мне длительный отпуск, учитывая, что я сильно устал и что мне следует немножко отдохнуть. Я попросил тогда перенести отпуск на осень, чтобы захватить рождественские праздники в Эстонии, то есть октябрь, ноябрь, декабрь. Это совпадало и с общими планами: летом уезжали в командировку Расовский и Толль. А мне надо было остаться до 15 или 20 сентября, вести очередные дела Института, сидя там почти в одиночку, ибо княгиня тоже уезжала. Это было хорошо и давало мне возможность немножко прийти в себя, подогнать мои литературные дела еще до отъезда в Эстонию. Между тем из Эстонии было получено письмо от С. М. Шиллинга, который предлагал мне прочесть курс лекций по современной литературе в Русском народном университете, главой которого он был и который время от времени устраивал открытые лекции. Подумав, я ответил согласием, и мы договорились, что курс будет называться “Русская литература после революции”. Каждая лекция должна была быть двухчасовой с перерывом, т. е. два вечера будут посвящены советской литературе, а один вечер — эмигрантской.
Лекции давались на Медвежьей улице, в здании еврейской гимназии, куда переехала русская гимназия и где вечером происходили занятия Русского народного университета. Когда я приехал в Таллинн, эти лекции уже были объявлены очень милыми афишами и я впервые именовался там “доктором философии Карлова университета в Праге”. Это звание не все очень хорошо понимали, но видели, что это какое-то достижение, и я был там в то время фаворитом, так как оказался первым из плеяды тех молодых людей, которые уехали за границу.
Начало моих лекций случайным образом совпало с тем, что накануне Бунин получил Нобелевскую премию, и я, не всходя на кафедру, сказал несколько слов о Бунине, о значении его литературной победы. Поскольку Бунин пребывает в эмиграции, то это духовная помощь тем русским, которые находятся вне родной страны, но продолжают создавать такие ценности, что они привлекают внимание всего мира. Это был основной мотив, я говорил минут восемь—десять о творчестве Бунина стоя перед кафедрой, а потом уже взошел на кафедру и стал читать свой курс. Я начал со слов Троцкого, сказанных им в 1923 году (в книге “Литература и революция”), что, если в течение десяти лет не возникнет качественно новая литература, иного, не буржуазного, типа, это будет означать, что методы, которыми работали пролетарские писатели, неправильны. И я ответил ему в том смысле, что через десять лет все качественное в советской литературе выдержано в традициях русской классики, а остальное или голые эксперименты, или просто недостаточно художественно освоенный материал, который быстро умирал после появления в печати. В сжатом виде мои лекции были изданы в Таллинне ко Дню русской культуры в 1934 году…
Свободное копирование
