…Так в размышлениях о прожитом в Праге учебном годе я плыл на пароходе по Балтике, приближаясь к Таллинну. По мере приближения к Таллинну меня невольно начинал волновать и лирический вопрос, связанный с этим городом. Ведь именно здесь жила юная Рита, которая прислала мне немало очень интересных писем. Она вообще была искусница писать письма. Я ей тоже отвечал как умел. Правда, как раз к весне письма от нее стали приходить все реже. И я даже сказал по этому поводу Косте: “Как странно, что приходит так мало писем!” Но он напомнил мне: “Ты забываешь, что она кончает гимназию”. Ах да, об этом я как-то забыл впопыхах…
Словом, я все больше проникался желанием увидеть героиню моей лирической повести лета 1927 года. Наконец мы вошли в бухту, выросли церкви, налево уже виден был маленький Кадриорг. Я увидел вдали, на берегу, моих родителей, Костя стал махать руками, заметив, что пришли его сестры. Наконец вожделенный момент: мы на земле и мама и отец передо мной, они обнимают меня — их первенец, единственный оставшийся в живых, вернулся из первого своего годичного пребывания в далекой Чехословакии, в далеком университете, и теперь уж состоится разговор по существу, не то что в этих всегда торопливых и кратких письмах, в которых всегда чего-то главного не успеваешь дописать…
Приехал мой приятель Юра на велосипеде, он тоже очень мило меня приветствовал. Костя сейчас же отпочковался, а Юру мы отправили с японцем, потому что для него уже была зарезервирована комната, и мы договорились, что я на следующий день зайду за ним. Сначала мы отправились пешком, потом отец предложил взять такси. На такси мы в мгновение ока приехали в наш милый Екатериненталь. Первое впечатление от Таллинна — что все как-то уменьшилось: дистанции сократились, парки стали не столь грандиозными, какими казались прежде, дома явно сделались совсем маленькими и как будто все то, что заботило меня прежде, теперь виделось в перспективе. И в этой перспективе была своя, иная, нежели прежде, иерархия ценностей. Было два слоя впечатлений. Во-первых, крайняя радость от возвращения домой и ощущение полной безопасности в родительском доме. Во-вторых, это были мои личные дела лирического характера, которые неожиданно приняли совершенно другой характер, чем тот, о котором я мечтал, плывя на пароходе. Выяснилось, что лирическая повесть лета 1927 года хронологически ограничена и на лето 1928 года уже не распространяется: Рита весной вышла замуж. Это сначала произвело на меня очень сильное впечатление. Я даже несколько часов неподвижно пролежал на нашей кушетке. С тех пор я перестал верить женщинам. И подобное недоверие сохранил на долгие годы, оно определило мое отношение ко многим моим новым лирическим увлечениям. Я стал более осторожным и, может быть, более циничным, чем прежде, когда оценивал чувства будущих моих героинь.
Свободное копирование
