Один раз мы ездили в сторону Финляндии на совхозные картофельные поля искать случайно оставшиеся в земле клубни. Но эти поля были усеяны массой таких же «охотников», как и мы, так что нам удалось набрать лишь по одному карману.
Вот тогда у Саши созрел план, который мы к концу октября и реализовали. Он вспомнил, что по левую сторону от железной дороги, где сейчас ВИЗР и здания отделения Нечерноземной зоны РАСХН, находятся хозяйственные посевы опытной станции ВИР. Поскольку немцы на правой стороне от железнодорожной станции, мы можем попробовать пройти к этим посевам, где, он был уверен, находится и хозяйственный посев картофеля. Кстати, диссертационную работу Саша Коленчиц и посвятил биологии развития картофеля, и на этих полях летом он бывал.
Поскольку городской транспорт не ходил, встав очень рано, мы отправились пешком. Выйдя за город, мы перешли на левую сторону железнодорожной насыпи, боясь обстрела с Пулковских высот. Примерно к полудню мы оказались у цели — у заросшего высокой травой поля. Справа вдали виднелась Пушкинская железнодорожная станция, слева неподалеку — наши окопы. Из них выскочило несколько солдат, они окружили нас: «Кто такие, как здесь очутились?» Подошел лейтенант. Мы подробно рассказали: кто мы, зачем пришли и что окопы проходят через картофельное поле. Они успокоились, принесли саперные лопаты, стали копать и сразу же обнаружили клубни картофеля. Поскольку армия в условиях блокады уже начала испытывать трудности с питанием, солдаты обрадовались такой находке, а мы с Сашей еще больше. Они дружно и быстро заполнили наши рюкзаки, и мы тем же путем отправились домой — в Саперный. По дороге нам несколько раз пришлось видеть «смертельные карусели» воздушных боев. К нашей горечи, чаще падали советские самолеты: в первые месяцы войны противник в воздухе нас еще превосходил.
С нашей тяжелой, но приятной ношей домой пришли лишь ровно в полночь. Мы принесли хорошую добавку к томатному соку. Это позволило нам продержаться почти до середины декабря, но дальше дни и недели оказались для нас самыми тяжелыми: картофель кончился, как ни старались есть его экономно, а суточная норма хлеба снизилась до 125 граммов. В институт мы ходили, еле передвигая ноги. К концу декабря и в начале января дирекция стала выдавать нам для поддержания сил по одной шоколадке на неделю. И тут прошел слух, что за Онежским озером и Ладогой наши войска прорвали кольцо блокады, появилась надежда на эвакуацию. Вскоре нас пригласили на инструктаж — как к ней готовиться.
Несколько слов о голодовках. Я пережил их трижды — в 1921, 1931–1932 и 1941 годах, когда мне было 6, 16 и 26 лет, т. е. в годы роста. Поэтому в семье я самый маленький. Разумеется, самыми сильными были первая и третья голодовки, зато вторая — наиболее длительная. Об этом периоде я уже писал.
Свободное копирование
