"Дорога жизни"

“ДОРОГА ЖИЗНИ”

Январь был морозным — 25–35° ниже нуля. Переносить такой холод стало тяжело, зато возможным оказался выход из блокады через Ладогу, которая в то время покрылась толстым, надежным для проезда льдом. На ближайшем от Саперного переулка рынке мы купили валенки, из двуспальных стеганых одеял сшили спальные мешки и были готовы к путешествию в неизвестность. Надо сказать, что в комнате у нас было немногим теплее, чем на улице, поскольку здания уже давно не отапливались. Обогреваться нам удавалось «буржуйкой», сколоченной из жестяной урны. Из другой урны сделали дымоотвод, который присоединили к дымоходу в стене расположенной по соседству и давно неработающей прачечной. Дрова на рынке стоили очень дорого — 75 рублей одна «вязанка». Топить «буржуйку» приходилось даже книгами. Вспоминаю, с какой горечью в душе я отрывал и бросал в огонь листочки большой красивой книги немецкого профессора Каррера «Органическая химия». Много других хороших книг мы тогда сожгли, чтобы не замерзнуть.

Точно не помню, 18 или 20 января 1942 года, со второй попытки, мы оказались в поезде на Финляндском вокзале для следования к Ладоге. Но хорошо запомнил: перед выходом из комнаты общежития я посмотрел на термометр — он показывал минус 12 градусов!

На пути до Ладоги поезд останавливался несколько раз — выносили умерших. Хоронили в снежных сугробах лесопосадок. Вечер провели в столовой приозерного поселка. По зернышку жевали поджаренную кукурузу, которую нам выдали (по 500 граммов каждому) перед отправкой.

Выехали мы в 12 часов ночи (из опасения бомбардировок) в открытых грузовиках по «ледяной дороге». Часто объезжали большие провалы, из которых иногда торчали кузова или кабины провалившихся машин. На противоположный берег прибыли к утру. Там стояло несколько машин, на подножке одной из них сидел водитель и ел хлеб со свиным салом. Я спросил его, не продаст ли нам немного хлеба, на что он ответил: деньги сейчас ничего не стоят, а обменять, например на часы, могу. За карманные часы, когда-то принадлежавшие репрессированному отцу моей жены и позже подаренные мне тещей, мы с Сашей приобрели кирпич белого хлеба и, наслаждаясь, долго от него отщипывали.

Вскоре подошел паровоз с площадками, на которых мы прибыли в Тихвин. Здесь впервые, после длительного перерыва, обедали в столовой. Старались есть осторожно — почти у всех желудки были не в порядке, но сдерживать себя оказалось очень трудно. После этого нас распределили по товарным вагонам, оборудованным для перевозки людей, с двухъярусными полками-полатями. В нашем вагоне очутились профессор Туманов Иван Иванович, его аспирант Шманенко и мой сосед по общежитию, имя и фамилию которого я уже не помню. Наш маршрут — Красноуфимск, Челябинск, Омск. Каждое утро на остановках к нам в дверь стучали санитары с одним вопросом: «Мертвые есть?» И в первое же утро им оказался мой сосед по общежитию. Он лежал рядом со мной. Когда я его пощупал, он уже окоченел. Первые дни почти каждое утро из вагонов снимали даже по нескольку умерших от истощения.

Вспоминаю о моем соседе: за день или два до нашего отъезда при встрече в коридоре общежития он мне обреченно сообщил: «А ведь жена-то моя умерла, не дождалась эвакуации».

Старостой вагона избрали профессора Туманова, меня — его заместителем. Я должен был обеспечивать доставку завтрака, обеда и ужина в вагон на станциях или полустанках в соответствии с выданной нам путевой картой. Задача не из легких: вдвоем или втроем с баками и канистрами иногда приходилось перелезать через тамбуры нескольких составов, чтобы добраться до буфета станции, и тем же путем, часто с большим и неудобным грузом, возвращаться к своему вагону.

Однажды, вернувшись с такой ношей, к нашему ужасу, поезда на этом месте не нашли — он ушел. Нам пришлось баки с пищей сдать в буфет и на попутных товарных поездах догонять. Случилось это перед Красноуфимском, догнали примерно через неделю в Челябинске и то лишь благодаря тому, что поезд сделал здесь многодневную остановку. Вагон наш оказался полупустым: за это время часть сотрудников ВИР сошла в Красноуфимске (там вировская опытная станция) и несколько человек из Челябинска направились в сторону Ташкента на Среднеазиатскую опытную станцию, в их числе профессор И. И. Туманов и аспирант Шманенко.

К середине или концу февраля 1942 г. мы прибыли в Омск. Нас разместили в немного недостроенном корпусе СибНИИСХоза. Сложилось так, что пропиской и разными организационными делами, связанными с устройством всех нас, прибывших из блокадного Ленинграда, пришлось заниматься мне.