Е л е н а И о с и ф о в н а
Петр Васильевич выглядел крепким, чуть сутуловатым стариком. С короткими усиками на гитлеровском месте. А жена его, Елена Иосифовна, эстонка по национальности, но выросшая в России, была небольшого роста, хрупкой дамой. Стройная балетная фигурка молодой девушки и сморщенное лицо семидесятилетней старушки.
Она нередко с характерным хриплым прокуренным похохатыванием, поклацивая вставными челюстями, рассказывала кокетливые истории, как за ней на улице увязался очередной ловелас и шел за ней долго, пока не догнал и не заглянул в ее лицо. В этом месте она прямо-таки заливалась хохотом с откашливанием.
Полностью счастлива она бывала во времена Московских кинофестивалей. Она старалась посмотреть все привезенные фильмы, их возможное большинство.
П. В. конечно же сидел дома.
Если шел, то на один-единственный фильм, режиссером которого он чуть ли не лично знал и очень уважал.
А она с утра конкурсного дня до вечера металась от одного кинотеатра к другому и вечером, иногда так совпадало, когда я был у них в гостях, забавно рассказывала о своих приключениях:
- Знаете, как меня называют такие же фанаты кинофестиваля как я? «Бабка на мотоцикле!» - гордо выкрикивала она и весело хохотала. – Один парень, никак не запомню как его зовут, Сергей что ли, или Вован, мы с ним еще на прошлом фестивале познакомились, оказался мотоциклистом. Он специально заезжает за мной, я сажусь сзади, люди кричат: «Куда ты, бабка, слазь, ты же свалишься», а я им только ручкой делаю вот так (показывает), и мы по газам, поехали.
О самих фильмах она рассказывала так:
- Ой, Валерий, вам бы обязательно понравилось.
Елена Иосифовна не всегда была с нами, не всегда участвовала в наших беседах. Если я приходил с Люсей, то они уединялись и говорили о чем-то своем, дамском, если нет, она смотрела одна телевизор или слушала какую-нибудь «Свободу».
«Би-би-си» или «Голос Америки» - едва ли не любимое ее занятие в промежутках между кинофестивалями. Иногда она входила к нам и, перебивая нашу беседу в любом месте, пересказывала новости вражеских голосов.
При этом она быстро увлекалась и, клацая челюстями, торопливо говорила, сама себя перебивая, перескакивая с темы на тему. При этом она совершенно свободно, хочется сказать, с удовольствием, путала имена и даже страны.
Нельзя сказать, что она врала, она как бы отдавала не полный отчет. Завравшись, она внезапно принималась хохотать узнаваемым прокуренным голосом.
Эта ее, как бы поаккуратнее выразиться, словесная безответственность иногда возмущала меня и я неделикатно ее перебивал:
- Да не мог Такой-Сякой этого сказать!
- Но Этот-то возглавляет совсем другую страну...
- Не может этого быть! Иван Иванович И всякий никогда в жизни этим не занимался, ну подтвердите, Петр Васильевич, - и поворачивался к Таванцу за поддержкой, а он...
Установив голову на руку, он смотрел на жену с таким счастливым покоем на лице, с таким умиротворением, что у меня пропадало всякое желание сопротивляться и спорить.
Так люди смотрят на любые движения обожаемого чада.
Я был уже здесь, когда Таванец умер. Я написал письмо Елене Иосифовне с самыми нежными и горькими соболезнованиями. Сказал, что к стыду своему, не имею ни одной фотографии дорогого мне человека, Петра Васильевича. И спросил ее, разрешит ли она мне при случае опубликовать что-нибудь о Таванце, может быть упомянуть и ее. Она прислала чудную фотографию, где оба они так похожи на самих себя.
И письменно меня благословила на любые публикации о Таванце и о ней самой.
Свободное копирование
