Виктор Константинович Финн

З И Н О В Ь Е В

В и к т о р   К о н с т а н т и н о в и ч   Ф и н н

 Нам всем первокурсникам общий курс логики читал Войшвилло. И сразу после этого я пошел специализироваться на логику. К этому времени я еще не свободно понимал, каков предмет этой науки, не знал, не слышал о девяти десятых ее проблем, теорий и результатов. Знал несколько слов, понятий, терминов, умел решать элементарные задачи.

 Валера Локтионов, пятикурсник-выпускник, друг моей сестры Светланы, пригласил меня ходить с ним на курс, который впервые читал выпускник ММФ (механико-математического факультета МГУ. Нет, сперва философского, а потом уже для завершения образования и ММФ), математик Виктор Константинович Финн. Ныне доктор, причем не этих прохиндейских, а настоящих технических наук, профессор кафедры логико-математических основ гуманитарного знания, завотделения интеллектуальных систем Института лингвистики РГГУ, действительный член Российской академии искусственного интеллекта, Международной ассоциации оснований науки. Уф-ф!

 Вообще-то, хочется еще многое написать о Викторе Константиновиче. Хотя бы о том, как он предложил мне свою (?) классификацию отечественных логиков. Как раз с Запада прорвались всякие классификации людей вообще, ученых, философов. Обычно состояли как бы из четырех ступеней. Первая, высшая: гении, корифеи, классики, но встречал я и – боги. Вторая: полубоги, полугении, таланты, большие таланты, всезнайки, профессионалы. Третья: мастера, умельцы, опять профессионалы, смышленые парни. И последняя, четвертая: исполнители, все остальные, коллеги.

 У Финна в классификации были гении, большие таланты, профессионалы и все прочие – шелупонь. Более всего меня поразило, что самого Андрея Андреевича Маркова Финн в гении не произвел. А гениев В. К. назвал всего три: Александр Сергеевич Есенин-Вольпин[1], А. В. Кузнецов[2] и Коля Непейвода (теперь уж Николай Николаевич. Мы не дружили, но знались).

 Иные имена я остерегусь называть из соображений ранее упомянутой деликатности. Пускай со мной умрет, нет, не моя – Финнова святая тайна, его, Виктора Константиновича, вересковый мед. С удовольствием сообщу, что хотя лично обо мне не говорилось, но, судя по куда более известным именам, мое место – логическая шелупонь. Уррра!

 Неумеренно и умело хвастливый Александр Жолковский в своих исключительно информативных, талантливых и ехидных «Виньетках» упоминает несколько наших общих знакомых (деталь: и он, и В.К., и Смирновы старше меня на семь-десять лет, на одно всего лишь поколение. Однако из-за того, что я сидел и в отличие от них попал в МГУ на семь лет позже, между нами как бы два научных поколения и они знались и были дружны с моими научными дедушками). Обычно он глубоко и с вывертом вставляет этим моим, не слишком близко знакомым, в болезненные места свои шпильки. Дважды он упоминает и В. К. Финна, к изумлению моему, не только без ерничества, но даже с заметным пиететом.

 Впрочем, тогда В.К. не был еще и кандидатом.

 Я как-то спросил о нем у Гастева. Тот, как ему и пристало, отшутился.

 - Знаете, Валерий, анекдот о том, почему перестал существовать Карело-Финская ССР (была такая 16-я. И союзных республик было 16, урезалось до 15). Провели ревизию. Карелы есть, а финнов только два. Решили уточнить, кто эти двое, вышло, фининспектор и Финкельштейн. При повторной ревизии оказалось, что это один и тот же человек. (Тут Гастев наклонялся к моему уху и секретным голосом завершал:

 - Подозреваю, что и есть наш Виктор Константинович Финн).

 Многозначная логика. Курс был видимо облегчен, адаптирован под возможности гуманитариев. Матричные построения, валентности, сложные валентности. Я почти все, но далеко не все понимал, а задачки насобачился решать лучше всех.  

 У нас это было не принято, но Финн устроил мне форменную сдачу курсовой. Таблички и формулы я срисовал правильно, но, когда отвечал устно, сказал несколько несообразностей, малограмотностей и просто глупостей. В. К. меланхолично покачивался на стуле и иногда приправлял мой ответ своими комментариями:

 - С точностью до наоборот.

 Не слишком мне приятно это вспоминать. Поставил «хор».

 Иногда после его лекций мы выходили вместе, и он влек меня пешком с Моховой к кафе «Прага», где норовил угостить шпикачками или еще чем-нибудь, я был тогда еще заметно худ, почти как он сам. Отказаться от еды, которой угощают или которую нужно самому купить, будучи всегда голодным, было если и нелегко, то привычно.

 И вот как-то после лекции, уже не первый, а второй или, скажем, третьей, я подошел к нему и спросил:

 - А что это за парень сидел и записывал сегодня впервые за первым столом?

 Парень выглядел чуть постарше нас. Не как студент, а, скажем, как аспирант.

 - Парень? – переспросил Финн особым игривым тоном и картинно изобразил (он имел такую привычку) изумление, высоко подняв брови на узком лице. – Это ваш заведующий кафедрой, доктор философских наук, профессор Александр Александрович Зиновьев.

 В словах его, произносивших длинный титул, не слышалось особой теплоты. Так я впервые увидел Зиновьева.