Смирновы

С М И Р Н О В Ы

 По убедительной просьбе моей дорогой учительницы Елены Дмитриевны Смирновой я удалил главу о ней и ее муже Владимире Александровиче Смирнове.

 21 страницу.

 На этом месте оставлю лишь несколько общих слов.

 И это не просто, ведь эмоционально-рационально, они для меня из старшего поколения как раз самые близкие люди и есть.

 Началось все именно с Елены Дмитриевны, она тогда совсем молодая была, вдвое моложе, чем сейчас. Логику предикатов читала. Аксиоматические построения. Лекторское актерство-позерство она с недоумением отвергала. В логике, науке, даже в жизни, в реальных отношениях, главное – глубина.

 Стиль лекций Смирновой, да и всего ее образа жизни – непрерывность, густота, плотность. Скажем, идешь на занятия, ее в метро встретил, и она тут же начинает. И до самой аудитории. А там два часа без перерыва и остановок, мысль за мыслью, звонок звенит, лекция идет, перерыв кончился, лекция продолжается. Другой преподаватель со своей группой робко и неуверенно стучится, Смирнова, не прекращая говорить, собирает со стола свои бумаги. Так и протискиваемся всей группой по двое в двери, лекция идет.

 Мы, робея:

 - Елена Дмитриевна, мы опаздываем, у нас другая пара (на другом этаже, в другом корпусе).

 - Сейчас, сейчас, я уже заканчиваю.

 Она и экзамены принимала также плотно, кропотливо. Нормальные разделы логики – по часу на человека. Группу из семи человек она одна, без помощников принимала с девяти утра до девяти вечера. Сначала все, что понимаешь. Потом, что трухой-сором в голове застряло, потом – что сам можешь придумать и остальной соловьиный щебет.

 Е. Д. практически не перебивала, пока говоришь и говори. Но когда ты закончил, даже когда сам сказал, что это все, больше не знаешь, это был еще далеко не конец. Дополнительные вопросы, уточняющие, вспомогательные, напоминающие, подсказывающие, еще немного, ну за папу, за маму, еще одну ложечку. Тройки были, но она никого не заваливала.

 Смирнова была королевой логической семантики. Богиней. Я долгое время не знал, что кто-то еще в стране этим занимается. Логическая семантика была монополией Елены Дмитриевны. И я влюбился в эту науку.

 Не помню, когда Елена Дмитриевна меня впервые домой в гости пригласила. И какой для этого повод возник. Точно знаю – это шестьдесят шестой год. Жили они, а Е. Д. и до сих пор живет, на Гоголевском бульваре, недалеко за самим памятником, окна с видом на Арбат и Новый Арбат – Калининский проспект. Дом старинный с высоченными потолками. Четыре или пять больших комнат. Сколько раз я там был? Сколько сотни раз я там был?

 Сын Смирновых, Алеша, давно уже огромный мужик Алексей Владимирович с бородой до пояса, как у отца Владимира Александровича, давно уже не только муж и отец, но вот не так давно стал дедушкой. А тогда он еще под стол пешком ходил.

 На третьем я писал у Е. Д. курсовую по К. И. Льюису. Она предложила мне эту курсовую опубликовать в «Вопросах философии», что и было очень не скоро, через несколько лет осуществлено.

 Наши с Е. Д. отношения складывались не вокруг логики, не только вокруг логики. И это характеризует скорее Смирнову. К ней жались многие. Большинство специализирующихся по логике девушек, все те, кто от университетского образования ждал чего-то большего, чем только науки. Смирнова была не только ученым, не только профессором, но немного и священником. Человеком для исповеди и отдохновения души. Приходят к ней про горе-беду рассказать, про проблемы поведать, поплакаться, покаяться. Она всех выслушает, даже перебивать не станет, слова подсказывать, пусть выговорятся. И уже тем облегчится.

 Говорунов, включая болтунов, риторов, краснобаев и златоустов я знаю много, как минимум несколько. Сам из таких. Зато людей, которые могут внимательно слушать... вспоминал, вспоминал, да так, кроме Е. Д., всерьез никого не вспомнил – большая редкость.

 С кем бы я наукой не занимался, в гости ходил к Смирновым. А там и о политике, о поэзии, кино, театре, живописи, вообще искусстве, много о науке, о философии, опять много о логике и отдельных логиках, о жизни, о советской власти, хотя это опять о политике.

 Мне нравилось, что когда затевался политический крамольный разговор, то тут же младенца Алешку чуть ли не на руках вносили, усаживали, втискивали вглубь дивана, пусть послушает. А когда политика как тема заканчивалась, опять сплетни вокруг факультета и около логики, то его отсылали к себе. Я этот метод воспитания себе на ус туго намотал.

 Часто, едва ли не каждый раз я у них засиживался до полуночи, до двух часов ночи, и они оба говорили, чтобы я остался, а оставался я редко, тогда, что вызовут такси и снабдят деньгами. Быть должным? Какая уже дружба? Да никогда.

 Не скажу, что Смирнова по-человечески внутренне стальная, но цельная – раз, непримиримая – два, и воинственная – три. Что говорить, если ее худшая характеристика была - бывший логик. Ау! Кто я?

 Когда я из Томска приезжал в Москву в командировку, к Смирновым заходил как минимум раз, но бывало, что и чуть не каждый вечер, какая-то что ли возникла родственность. Им от меня ничего-ничегошеньки не нужно было, да и мне от них – так, пообщаться. Иногда звоню из городского телефона-автомата и разговариваем по несколько часов подряд за две копейки, рекорд – шесть часов подряд, еле уши потом оттер, а еще Соломон говорил, что не наполнятся уши слушаньем.

 Еще как.

 Они, Смирновы все, всей семьей, включая выросшего Алешу, наладились в горы в почти альпинистские маршруты ходить, тут я им не товарищ, предложили они один раз, я в такой форме отказался, больше не стали. Но они параллельно стали и в байдарочные походы ходить по спокойным рекам Подмосковья. Брали и меня с собой. Еще там был обязательный участник человек-легенда Ор (Октябрьская революция) Антонович с женой и собачкой.

 Мы плывем, практически сплавляемся, чуть только веслом подгребаем, да и сил больше нет, река неспешно, то одним, то другим боком-берегом открывается, никогда не устает, вот, вроде одна голая равнина, песчаные берега и плесы, а вот некрутой поворотик и холмики пошли, все зеленью заросшие, грибами пахнет к нам на середину реки, деревенька видна, пацаны на берегу в футбол гоняют, опять зигзаг и снова налево, пропали деревенька и новый пейзаж. Красота чудесная. Душа расцветает, если она есть у кого.

 Еще у Смирновых дома жили собачка и кот, забавная пара. Но об этом уже другой человек, Слава Бочаров, написал. Обещал вскоре опубликовать. Жду.

 У когда Люся, уже американской учительницей, привезла детей в Москву, по моей просьбе позвонила , была моментально приглашена в гости и пошла к Смирновым.

 Я несколько раз приводил Люсю к Смирновым в гости, и однажды она со мной была на логишнике, то есть с Еленой Дмитриевной они были знакомы. Однако по врожденной скромности Люся полагала, что Смирновы ее на улице не признают и видят в ней не отдельного человека, а только приложение ко мне, и она была глубоко взволнована радушием, сугубо личным приемом и теплыми словами любви к ней самой, без меня, которых она вовсе не ожидала.

 Владимир Александрович уже умер к этому времени, и Люся вернулась ко мне домой в Америку в сильнейшей степени растроганная. Кроме разговоров, приветов, бесед и чая, Елена Дмитриевна просидела несколько часов в комнате, держа ее руки в своих.

 Владимир Александрович. Из сотен, а скорее тысяч людей, которые знали и помнят В. А. Смирнова (половина из них высокопрофессиональные иностранцы), только может два процента помнят его молодым, еще без бороды. Я из этих двух. Ему было тогда лет всего тридцать пять, когда мы познакомились, а бороду до пояса он завел себе ближе к сорока.

 Особенно теперь, после его смерти, о В. А. пишут только в восторженных тонах. Не ниже, чем выдающийся. Конференции ежегодные в его честь и память. Он ведь и сам не одну, не две, массу конференций, в том числе и международных, по логике организовывал. Правильнее сказать, что именно он, и никто другой, лично наладил связи, личные дружественные связи с крупнейшими логиками мира.

 Он организовал первый и единственный в стране НИИ логики и методологии науки. На общественных началах. Он же его и возглавил.

 Был В. А. в разительном отличии от Елены Дмитриевны высок и худ, даже сутул несколько. Очень много курил. Одну от другой прикуривал, пальцы указательный и средний правой руки, а особенно ногти, были темны от никотина. Думаю, что именно курение угробило его значительно раньше времени.

 Смирнов и пил. Пил он в основном коньяк, армянский, три звездочки. Тогда в наших кругах это был о-го-го какой высокий класс! 4.12 за бутылку.

 По тем временам коньяк... Точка. Огромная точка. Да еще и армянский. Тогда восклицательный знак...

 Как-то он заболел, не пришел на занятия, и мы группой завалили к нему домой, прихватили болезному бутылочку коньяка, именно, что армянского. Он со своей стороны тут же свою на встречу выставил. И показал, как отличить: на обратной стороне этикетки на нашей бутылке было секретно сообщено, что розлив-то фальшивый, московский, местный, а на его бутылке – что непосредственно из Армении, из рук в руки подарок, настоящий. И это как бы две звездочки добавляло. Мы различили и на вкус. Если подсчитать, то за все наше дружество я у них на халяву полведра коньячка выпил. Сейчас бы отдать, рассчитаться, валютным, замечательных кондиций напитком, карман бы не отощал, да некому уже отдавать.

 Горько.

 Владимиру Александровичу Смирнову я очень даже обязан, серьезно и лично, и дело вовсе не в количестве выпитого совместного коньяка, далеко не только в нем.

 Смирнов работал в ИФАНе в секторе логики, который возглавил Таванец Петр Васильевич. Там в то время работали Зиновьев Александр Александрович, Горский Дмитрий Павлович, Субботин Александр Леонидович, Рузавин Георгий Иванович. Чуть позже туда устроился и Саша Н., на тот момент лучший и любимый ученик Е. Д. Смирновой и мой тогда лучший друг. Женя Сидоренко, Ася Федина.

 Пригласили Смирнова на его родной факультет и кафедру логику читать. В это время Е. Д. нас к аксиоматическим построениям приучала, а он стал секвенциям учить. Это стало моим любимым, пока я логиком не перестал быть.

 Взял себе Смирнов курс и стал им руководить. А курс попался сильный. Саша Карпенко, теперь большущий начальник логики – завсектором логики ИФАНа, на месте Таванца, а потом Горского – классик. Володя Попов, хороший толковый парень и труженик. Толя Ишмуратов. А меня В. А. взял к себе в помощники вести за ним семинары. Хорошо получалось, слаженно. Смирнов опубликовал свою первую книгу «Формальный вывод и логические исчисления», по которой защитил докторскую диссертацию.

 У меня с этой книгой связано несколько в разной степени приятных воспоминаний.

Во-первых, когда вышел сигнальный экземпляр, В. А. человек восемь, а то и десять своих учеников и сторонников посадил одного за другим искать ошибки и блох, он панически боялся огрехов, и на то были причины. Так вот, последним в этом ряду контролеров сидел как раз я, и это что-то значит по шкале профессионализма, да и доверия. За одну из найденных относительно серьезных ошибок, я получил от В. А. отдельную устную благодарность.

 А другая, главная благодарность, была пропечатана прямо на одной из первых страниц. Там, правда, упомянут не один только я, но ведь не один я и помогал. Ну и конечно, один экземпляр Смирнов подарил мне с теплой, еще более главной благодарственной собственноручной надписью.

 Последняя история, смешная.

 Аспирантура подходила к концу, а зацепиться за Москву становилось все меньше шансов. Стал я сам себя продавать с великолепными личными характеристиками-рекомендациями от Б. В. Бирюкова, Е. К. Войшвилло, В. А. Смирнова и академика Аксель Ивановича Берга, главного на тот момент кибернетика страны, ездил по ближайшим к Москве областным центрам, предлагая себя как товар.

 Сначала поехал в Тверь, тогда еще город Калинин. И взял с собой почитать в дороге, еще ошибочек поискать, все ту же книгу Смирнова по его же настойчивой просьбе.

 Приехал я. Нашел университет, кафедру философии – это легко. Заведующий – Уваров Александр Иосифович.

 - Нет, сегодня его не будет.

 - Дайте пожалуйста его домашний адрес.

 - Да вы что? Вы чужой человек, с улицы, мы не имеем права.

 - Дайте телефон.

 - Да ни в коем случае, это запрещено.

 По телефону, действительно, глупо.

 Минут через десять я узнал адрес, не помню, как, помню, что и не сомневался. Сел на какой-то транспорт, поехал нашел, позвонил. Опять позвонил. Еще. Наконец дверь открылась. Там стоял средних лет и комплекции гражданин в полном кальсонном костюме стандартного кальсонного цвета. Без погон.

 - Ничего, что я в таком виде?

 - Если вы и есть Александр Иосифович Уваров, то в самом идеальном виде.

 - Уваров – это я. Проходите.

 Я представился, похвастался, попросился на работу, пообещал, что не пожалеет.

 Он задумался. Сказал:

 - Это нелегко. Мест-то, ставок-то нет. Мне бы хороший логик, да еще после МГУ, очень бы подошел, но нелегко.

 Опять подумал:

 - А вы, нечаянно, не знаете такого логика Смирнова Владимира Александровича?

 - Случайно не знаю, но мы работаем вместе, в связке, в паре, я за ним семинары веду, вот у меня...

 И достаю эту самую книжку. С собственной смирновской благодарностью и еще одной благодарностью в тексте.

 Александр Иосифович ну просто просиял. (Они хорошо, лично знали друг друга, работали вместе все в том же Томске, куда и я по той же причине попал).

 - Лучших рекомендаций для меня невозможно и придумать...

 Однако не вышло.

 На этом месте потом долго еще работал Володя Попов, а может, работает и до сих пор.

 Все эти примеры, как мне представляется, должны свидетельствовать о близости нашего со Смирновым контакта в определенное время. Отношения с ним у меня были не такие эмоциональные, как с Еленой Дмитриевной, но более деловые.

 Разошлись, разобидевшись друг на друга, Зиновьев Александр Александрович и Владимир Александрович Смирнов. Если говорить о самой логике, науке, то произошел раскол! Двумя перстами креститься, тремя.

 Одна (патриотическая) партия призвала прекратить ориентироваться на высшие образцы логической науки, достигнутые на тлетворном Западе, а в противовес начать создавать свою родную отечественную логику. Было уже при Петре. Что у нас самих-то есть? Рыба? Гони на рынок рыбу. Пенька? Ничего, что пенька, зато своя, гони на Запад пеньку.

 Другая (космополитическая) партия во главу поставила мировые стандарты, учиться, учиться, понять, освоить, делать тоже, рядом, вместе, не хуже, чем они. Будем учиться, дружить и расти. В общую картину мировой логики будем вносить маленькие, но собственные мазки.

 Тут, на этом пути связей и контактов, произошел главный прогресс - в сфере логики был сорван «железный занавес», советские логики гуртом вышли в мир и там завязывали многочисленные дружественные личные и научные, по интересам, знакомства с самыми известными в мире коллегами. Теперь у каждого, даже заурядного логика Страны Советов появились опубликованные работы, названия которых набраны иностранными буквами.

 И тут же вторая сторона этих же связей. Не менее важная. Достойная упоминания. Логики-философы и логики-математики мало контактировали. Практически никак. Виктор Константинович Финн закончил философский факультет, пошел на мехмат, получать не просто второе образование, а совершенствовать это же. И поскольку он лично знал Смирновых, Войшвилло, Зиновьева, то определенный линейный контакт через него был. Гастев, тоже математик, читал нам курс.

 А Владимир Александрович Смирнов, чтобы повысить уровень философской логики, проделал огромную работу по связям с профессиональным забугорьем, но он же сделал очень много, чтобы связаться, наладить контакты с математиками. Он задружился с Драгалиным, Колей Непейвода, с Сыркиным. Познакомился с самим Марковым, с Шаниным. Мы, философы, стали посещать математические конференции.

 Математики стали отпускать своих доцентов у нас спецкурсы читать, стали сами ходить наши доклады слушать. Вершиной я бы назвал момент, когда математики пригласили В. А. Смирнова основным оппонентом их математической докторской диссертации. Владимир Александрович, чувствуя ответственность за весь подвластный ему философский народ, готовился тщательно, ночей не спал. Все прошло хорошо, и он очень собой гордился.

 У Елены Дмитриевны Смирновой едва ли не самая высокая похвала была – не без способностей. Интуиционистский комплимент с двойным отрицанием. А у В. А. был другой комплимент, ко мне отношения не имеющий, - деликатный. Или, наоборот, антикомплимент – неделикатный.

 Кто в разрушительной ссоре с Зиновьевым был деликатен? Кто не деликатен?

 Открывшийся у Смирнова рак развивался стремительно, на все, от начала, от первого смертельного диагноза, до конца, по-моему, ушло всего полгода. Может, мне просто поздно сообщили.

 Мой младший коллега, хотя вовсе и не близкий друг, позвонил мне.

 - Валера, ты там, в Америке, не мог бы помочь Владимиру Александровичу?

 (Ну как же, как же, я ведь всемирно известный врач-онколог!)

 - Ну ты же помог мальчику, сыну своего друга из Томска, его же лечили от лейкемии в Америке. Может и Владимиру Александровичу...

 (Не я, куда, в сто раз продуктивней, этому мальчику помогла Люся.)

 И я орал в ответ:

 - Он умер уже, этот мальчик. Понимаешь, Сема, он умер, умер этот мальчик.

Что я мог сделать? Чем помочь?