На партийной конференции

Н а   п а р т и й н о й   к о н ф е р е н ц и и

 Я расскажу еще два эпизода, каждый из которых представляет фигуру Е. К. вполне уникальной. Не только не знаю других, кто бы смог его в таких случаях заменить, но и не могу себе их представить.

 Казимирыч, по случаю своей полной оторванности от реальной жизни, был членом партии. Но не как другие, а по уставу и программе, фанатично. Ничего похвального в этом нет. Лично-то я коммунистическую партию не люблю, вплоть до ненавижу, начиная с самой человеконенавистнической теории, но на отдельных конкретных людей это не распространяется. Каждый человек свою собственную жизнь сам проживает и только за собственные дела перед Госодом ответ будет держать. У каждого свои резоны, и не мое дело судить.

 Е. К. на моей памяти всегда был как минимум членом партбюро кафедры, но чаще членом парткома философского факультета или даже самого университета.

 А это много! Москва как административная и партийная единица была важнее, нежели любая республика, кроме РСФСР. А специальной парторганизации РСФСР не было. То же самое, что СССР. Старший в семье.

 А вот если сравнить Москву с ныне независимой Украиной, то Москва была куда выше. Лидеров Украины в Москву забирали на повышение. Первый секретарь Москвы по положению был членом Политбюро, в то время как первые секретари республик, не обязательно. Но если и они становились членами, то там, внутри этого членства, в очереди на верховную власть... Как не велики и не сильны Шелест или Щербицкий, а Гришин главней.

 Москва делилась на районы, как республика на области. И районы Москвы были поближе к Кремлю, чем республиканские области. А МГУ, тут ничего додумывать не надо, был официально по административному и партийному весу приравнен к московскому району. Секретари партии и комсомола МГУ выше стояли, чем секретари рядовых обкомов. Да и так было видно. Комсомольские и партийные вожаки МГУ, то один, то другой уходили в верхи, становились вторыми-третьими секретарями Москвы. О-го-го!

 Казимирыч как раз перестал быть членом парткома МГУ, когда он совершил легендарный поступок. Может быть молодым людям это будет нелегко понять-оценить, но зато, возможно, улучшится их общее понимание ситуации в стране того времени.

 Короче, после того как Ю. А. Гастев подбил массу уважаемого народа подписать письмо в ЦК в защиту Александра Есенина-Вольпина, оттуда, из недоступного разуму высока, была спущена инструкция, что поскольку в основном подписанты – преподаватели МГУ, то парторганизация МГУ в лице своей партконференции должна разобрать поступок своих коллег и максимально строго их не только осудить, но прямо наказать. Вплоть до увольнения с «волчьим билетом». Многие, в том числе абсолютно беспартийные, хотели бы на это сборище прийти, послушать, ума и идейной бдительности набраться. Хренушки, контроль был строгий. Я, конечно, не присутствовал. Но много раз слышал о том, что произошло, и от тех, кто там был, и от тех, кому кто-то другой рассказал.

 Как-то меня остановил перед входом в здание гуманитарных факультетов незнакомый парень, по виду студент.

 - Ты же, - говорит, - с философского факультета?

 Ну что же, я человек широко известный, не стал допытываться откуда он прознал.

 - Ну, - говорю.

 - Ты такого у вас профессора знаешь, я точно фамилию-то не усек, не запомнил, но странная, что-то вроде Воншило или Вонзилло что ли, польская фамилия на слух, ты такого знаешь?

 - Мой научный руководитель, а что?

 И с удовольствием, можно сказать с гордостью в третий или четвертый раз всю эту историю в версии испорченного телефона услышал.

 Излагаю суммарное повествование.

 Огромный конференц-зал университета, мрамор, хрусталь и позолота, тяжелый бархат кумачового цвета – тожество советской помпезности. На сцене длиннючий стол с президиумом, человек на сто. В самом центре, главней всех, член ЦК, которому поручено это мероприятие вести, курировать и инспектировать.

 Выступают по заранее приготовленному списку. Клеймят, стыдят, пригвождают, позорят, требуют максимально сурового наказания подписантам.

 Сраной метлой по голой жопе[1].

 И вот, каким-то семнадцатым или двадцать шестым в утвержденном списке выходит наш Евгений Казимирович. Его объявляют как всех, доктор философских наук, профессор... Он стоит, ниже среднего роста, голова в плечах, ручки короткие в боксерской стойке. И говорит:

 - Вот я вынес с собой Устав (потрясает книжкой в левой руке) и программу КПСС (вздымает другую) и специально пересмотрел их, как и всегда поступаю перед принятием важных решений[2]. Как профессиональный логик, могу сознаться, что не ясно понял происходящую ситуацию. Нас созвали, чтобы мы проанализировали антипартийное письмо, подписанное нашими же товарищами, и по всей строгости партийной совести осудили их. Так?

 Уже много было произнесено бранных и обличительных слов в сторону не проявивших бдительность подписантов... Но кто из выступавших до меня хотя бы видел его, это письмо? Кто читал?

 Как это так, мы, ученые люди, судим то, чего не видели? Я искренне думаю, что там содержится некая противная любому советскому человеку гадость, но какая?

Если бы в этом письме было нечто прямо антисоветское, контрреволюционное, то на это есть передовой отряд партии – КГБ, статья Уголовного кодекса. Видимо, нет. Поручено разобраться нам. Значит, нарушены некоторые этические нормы, нанесен ущерб морали

Я полагаю, не можем мы, столь уважаемое и серьезное собрание, осуждать людей, наших недавних друзей за то, сами не знаем за что. В этих условиях мы не имеем права принимать какое бы то ни было решение. Дайте нам документы, мы их тщательно изучим, классифицируем, выявим ошибки, определим степень преступности и тогда, с полным знанием дела, вынесем справедливый приговор.

 Какая-то третья, пятая часть участников были студентами. А социально студенты всегда готовы протестовать. Возраст такой. Иногда очень даже глупо. В любом случае по залу после таких слов Казимировича прошел и стал нарастать шум.

 И по звуку – одобрительный.

 И тогда прямо из центра президиума встал, воздвигся приглашенный инспектор из ЦК. Не старый еще человек. Встал он как бы несколько вальяжно и держался как бы дружественно-снисходительно.

Я не должен был и не собирался выступать, только так, присутствовать... Но уж раз дело так поворачивается.... Вы же, - обратился член к Войшвилло, - профессор логики... – он наклонился к сидящему рядом, тот подсказал фамилию, - профессор логики Вайшилов? Профессор логики, а не понимаете, как вы сами в начале речи сказали. Ничего, я объясню, я именно для этого здесь. Так вот, я скажу, профессор, у вас не все в порядке именно с логикой. Удивляюсь, чему вы студентов учите...

 Этим делом занималось непосредственно ЦК нашей партии (голос его взвился). Вот вы размахиваете тут Уставом и Программой, а видимо, сами плохо их изучили. ЦК КПСС – высший орган партии, вы что??? нашему ленинскому ЦК не доверяете???

 И чуть в дудку не свистеть, милиционера звать.

 А Казимирович еще со сцены не ушел. Это раз. И не испугался. Боксерским наскоком снова подошел к трибуне, хвать микрофон.

 - Не беспокойтесь, - говорит, - товарищ член из ЦК, - тоже с некоторой издевкой в голосе, если с логикой у кого-то проблемы, то лично у меня тут все в порядке. И конечно я знаю, что ЦК – высший орган партии. Но вот в чем загвоздка, если этим документом, как вы сказали, занималось непосредственно ЦК, то зачем нас собрали? Приказ командира – закон для подчиненных! Если высшее решение уже вынесено, то нам только преданно исполнять.

 Однако нас собрали и потребовали, чтобы не они, не ЦК, а мы здесь вынесли правильное решение. Видимо, нашли нас достаточно зрелыми. Благодарю ЦК за такое доверие, считаю его правильным и обоснованным. Дайте нам письмо, подписанное нашими товарищами, мы его проанализируем и вынесем справедливое решение.

 Ну тут поднялся такой шум, переходящий в рев, что ни о каком заказанном решении и речи быть не могло. Собрание моментально свернули.

 Не, не, не!

 Даже на секунду не подумайте, что справедливость восторжествовала. Не в той стране.

 Через пару всего дней собрали срочный пленум парктома МГУ, всего человек пятьдесят хорошо дрессированных людей, ручных «членышей», и они-то без лишних слов за пять минут все необходимое приняли. Опять обращаю внимание, что все эти пятьдесят – краса и гордость МГУ, профессора, доценты, аспиранты, студенты. Правда, с маленьким уточнением: и всех у них в мозгах завелся червь надежды осуществить высшую мечту советского человека – прорваться к главной кормушке страны, стать винтиком всесильной и бессмертной номенклатуры.