Как Войшвилло меня в аспирантуру принял

К а к   В о й ш в и л л о   м е н я   в   а с п и р а н т у р у   п р и н я л

 Другой подвиг Евгения Казимировича относится именно ко мне.

 Кафедра рекомендовала меня в аспирантуру. Нас всего было семеро специализирующихся, и я, хотя и был лентяем и всяко, но в авторитете. Сдали аспирантские вступительные. Мне показалось, что для нас, местных, они были облегченно-формальны, принимающие экзамены профессора нас хорошо знали. Другое дело приезжие, не закончившие МГУ, им пришлось потуже. Например, на кафедре истории зарубежной философии приблудным принципиально больше троек не ставили. Однако вступительные экзамены – ерунда. Самое главное - комиссия парткома факультета.

 Народу ужас как много. Аспирантов на нашем факультете было больше, чем студентов. Комиссия разбилась на две части, чтобы дело шло быстрее. Каждая часть принимала самостоятельное решение, которое потом только визировалось на совместном заседании.

 Я не очень боялся. За мной была рекомендация кафедры, раз; у единственного выпускника, у меня уже была статья в «Вопросах философии», в единственном и потому исключительно престижном журнале, где далеко не все профессора могли напечататься, два. К тому же, на факультете меня почти все знали. Ну и еще я не то, чтобы фаталист, но так много во мне было уже переломлено, что «ну нет, так нет», что я, заранее не знал, что не возьмут, что ли?

 Не с моей беспартийностью, судимостью, национальностью, не с таким папочкой сюда лезть в калашные ряды советских-пресоветских философов.

 Однако собеседование сразу, с первых слов, с самого тона приняло характер допроса. Меня очень неприязненно спрашивали о партийности. О ее отсутствии. Отвечал бойко, бестрепетно, но даже и вполовину не добирал своими ответами до пафоса их вопросов.

 Через минут всего пять меня вышвырнули, прямо объявив, что не будут рекомендовать меня в аспирантуру совместной коллегии.

 Я вышел в коридор, где было еще полно претендентов, в большинстве незнакомых. Как всегда во время провалов, арестов дул сквознячок в ущельях извилин моего мозга. Было уже часов восемь вечера, начинало темнеть, кафедра была закрыта, надо было что-то срочно придумывать[1].

 Я позвонил Евгению Казимировичу.

 Намечалось, что именно он будет моим руководителем в аспирантуре.

 Он поднял трубку.

 - Евгений Казимирович, здравствуйте. Звоню вам из коридора, кафедра уже закрыта, я сразу после парткомиссии, результат самый неутешительный – мне отказали.

 Пауза.

 - Кто отказал?

 - Претендентов много, комиссия разделилась на две части, каждая принимает решение самостоятельно, а потом только утверждается на совместном подведении итогов. Мне отказала полуфинальная комиссия.

 - Прямо так и сказали? Какая причина?

 - Сказали прямо: не будут рекомендовать. Беспартийность.

 - Подождите, Валерий, я сейчас приду, не волнуйтесь...

 - Зачем? Не ходите никуда, уже поздно, вопрос уже решен...

 - Нет-нет, не уходите никуда, я сейчас приду.

 Он жил в зоне «Л» в профессорском корпусе и пришел в здание гуманитарных факультетов минут через двадцать пять-тридцать, видимо всю дорогу бежал. Плащ распахнут, галстук недозавязан, шляпа на кончике огромной головы.

 - Где они?

 - Евгений Казимирович, огромное вам спасибо, конечно, но зачем вы пришли? Комиссия уже завершила свою работу и собирает бумажки для окончательного заседания («Тут они, суки, тут они все! Мочи их, Казимирыч, гаси их по полной. Я тебе пулеметную ленту буду держать»).

 Так и не поправив галстук, Войшвилло не вошел, а ворвался в комнату заседания. Правду говорю. Его не было минут десять.

 О чем я в это время думал? Прислушивался к ветрам-ураганам в извилинах мозга, придерживал уши, чтобы не отскочили.

 Дверь открылась, Войшвилло вышел, стал поправлять шляпу на голове, галстук на рубашке.

 - Ну и что вы такую панику устроили, Валерий? Ничего страшного и не было.

 - А?

 - Все в порядке. Вы рекомендованы в аспирантуру.

 На следующий день малознакомый аспирант с научного коммунизма (жуткое сочетание слов), которого я не заметил в темноватом помещении, где заседала полукомиссия, сам нашел меня и рассказал, как было дело за закрытой для меня дверью.

Дело не во мне. Даже, в некотором смысле, не в Евгении Казимировиче, такие фишки грех забывать, их надо передавать из поколения в поколение:

 - Вы не рекомендовали Валерия Родоса в аспирантуру! Почему?

 - Он не член КПСС.

 - Валерий Родос настоящий, реальный молодой ученый. У него единственного уже опубликована статья в самом авторитетном органе страны, думаю, не у всех тут присутствующих там статья есть, подготовлено еще несколько статей. Родоса рекомендовала кафедра. На каком основании вы не рекомендовали его в аспирантуру?

 - Он не член КПСС.

 - Есть такой пункт в правилах приема в аспирантуру, запрещающий беспартийным поступать? Зачем тогда эта лживая процедура сдачи экзаменов? Даже само существование вашей комиссии? Покажите мне, где напечатано это правило, запрещающее беспартийным поступать в аспирантуру.

 - Ну что вы, Евгений Казимирович, правила такого, конечно, нет...

 - Тогда на каком основании вы не рекомендуете Родоса в аспирантуру?

 - Но наш факультет философский, а философия партийна...

 - Никаких сомнений! Однако из этого логически не следует, что каждый философ обязан быть членом партии.

 - Но, Евгений Казимирович, как же вы не понимаете, что факультет партийный, а Родос при всех его замечательных преимуществах членом партии не является.

 - Покажите мне правило, где прямо написано, что это запрещено. На философском ли факультете или на любом другом, предъявите мне правило, запрещающее принимать в аспирантуру беспартийных.

 И эти подлюки сдались. Отменили свое подлючее решение на глазах у профессора и рекомендовали меня в аспирантуру.

 Но когда он вышел, они за его спиной изменили еще одно решение и теперь не рекомендовали в аспирантуру Мишу Ханина. А ведь он-то вообще был круглый отличник, к тому же комсомолец.

 Беспартийность не при чем.

 Можно было принять только одного еврея, и не нашлось другого Войшвиллы, кто бы за него заступился.