Логишники

Л о г и ш н и к и

 Мы, наша группа, придумывали кафедральные праздники – день логики, логишник и отмечали его в последнюю неделю апреля. Не стану рассказывать, как на самом первом логишнике кто напился, кто, такой уважаемый, лестницу на факультете через все ступени заблевал...

 Празднование включало самодеятельность силами студентов, викторины, вино и закуски, и центральный аттракцион – индивидуальный КВН[1].

 Я принимал достаточно активное участие в подготовке первых праздников. Потом мое участие по понятным причинам уменьшилось, а когда я уехал в Томск на работу, сами логишники заглохли. Я не говорю, что именно поэтому, но намекаю. Так вот, кажется, на втором праздновании мы решили изобразить логический рай (напомню, что такое название дал великий Гильберт канторовской теории множеств) и все шутки подавать к нему.

 Я, как всегда, написал несколько сценок сугубо логического содержания. Тексты не сохранились. Но в идее я простыми словами в диалоги переписал знаменитый логический парадокс «Вальтер Скотт». Как бы в логическом раю сидят и получают удовольствие король Генрих IV и Вальтер Скотт, и тут к ним подходит недавно умерший Бертран Рассел и на студенческом жаргоне излагает им этот самый парадокс про них самих, а они не сразу врубаются, переспрашивают, перевирают, усмешняют – короче, обычные приемы капустника.

 Вальтером Скоттом согласился быть тот самый Дмитрий Иванович, я конечно взял себе роль Рассела, а роль Георга, короля Англии, досталась Е. К., и на его лысину водрузили бумажную корону, окрашенную желтой гуашью под цвет золота.

 Ну и идет базар-вокзал, мы по очереди выкрикиваем дурацкие реплики, в зале поощрительный смех, и тут, совершенно вне роли, распалившийся Е. К. обращается ко мне – Бертрану Расселу – и запальчиво не говорит, а орет:

 - А не вы ли в другом своем дурацком парадоксе все интересовались, лыс я или не лыс (имеется в виду другой знаменитый логический парадокс «Лысый»)? Так вот, - тут Казимирыч лихим жестом срывает с себя корону, - убедитесь, я лыс, лыс! – и тычет в свою лысину пальцем.

 Фуррррор! Меня самого чуть не вырвало от хохота.

 На каком-то банкете, может быть и на логишнике, сосед Евгения Казимировича, поддевая на вилку очередной дефицит, сказал:

 - А я стараюсь есть только то, что можно купить самому, без всякого блата, в простом магазине, желательно без очереди...

 Не прекращая есть, Войшвилло повернулся к соседу:

 - Вот так одним хлебом и питаетесь?

 Нет! Е. К. и шутки понимал, и сам шутил, но, как бы теперь выразились, не был человеком тусовки и в сравнении с тусовочными людьми, конечно выглядел как бы несколько нафталинным увальнем. Но если вам кажется, что это как-то снижает, то лично я, как хорошо знавший его, решительно и авторитетно заявляю:

 - Нет, нисколько не снижает.

 Две строчки о наших личных отношениях. Как-то привязалось к Казимирычу известное выражение: «Наше дело телячье». И он стал это выражение произносить раз, другой, третий, в частной беседе, на заседании кафедры, для первокурсников на лекции.

 - Наше, - говорит, - дело телячье.

 И все. По десять раз на дню. Помните у Мандельштама: «Меня преследуют две-три случайных фразы, весь день твержу...».

 Я ему и говорю:

 - Евгений Казимирович, вы хоть знаете конец этой приговорки, что вам так полюбилась.

 - Нет. Какой конец? Это и все.

 - Нет, Евгений Казимирович. Незнание не избавляет от ответственности, а выражение это полностью в народе звучит так: «Наше дело телячье, обосрался и стой, жди, когда вытрут».

 Он смутился.

Николай Иванович КОДАКОВ, большой начальник в издательском деле, выпустил собственнолично кирпич «Логический словарь-справочник» энциклопедических размеров. И денег, говорят, много наполучал. А там, в этой книжке, в предисловии строках в пятидесяти поблагодарил за помощь и консультации всех подряд, и главных, и второстепенных.

 Надо написать рецензию, притом кисло-сладкую, а некому. Неудобно, неделикатно писать плохо тому, кого так вежливо отметили и поблагодарили. Ошибок, огрехов, просто ляпсусов много, но некому отмечать. Е. К. говорит:

 - Пусть Родос пишет, у него хорошо получается.

 За деньги – да сто пудов.

 Отметил я, что сама идея сводного, обобщающего издания мне нравится, но к такого рода книгам-энциклопедиям могут быть применены три рода критериев: полноты, охвата логического материала; отсутствия ошибок; и общей ясности изложения для не слишком посвященных. И по всем этим критериям накатал чертову тучу замечаний.

 Одни статьи повторяются под разными названиями до восьми раз(!), другие темы не упомянуты. Некоторые фразы настолько туманны, что даже зная, о чем речь, не легко расшифровать смысл, как у Гегеля, и ошибки, ошибки.

 Между прочим, «Вопросы философии» приняли все без споров. Кроме вопроса о лицах, о персоналиях. Я там посмеялся, что у Кондакова есть какие-то цари, бояре, дьякон с датами рождения, но даже без строчки о том, что же они для логики сделали. Зато нет Гастева, Есенина-Вольпина. Мне без слов вернули на подпись с вычеркнутыми этими фамилиями. Я их опять написал. Они от себя написали: особенно грубые ляпы среди персоналий и, уже не переспрашивая у меня разрешения, напечатали. 120 рублей.

 Прошло пару лет. Кондаков опять свой словарь переиздает, теперь уже и на меня ссылки. Казимирыч ко мне подходит:

 - Надо опять рецензию написать. Но нас сдерживает то, что вы, наш же человек, такую расхвалебную рецензию написали.

 Тут я, фигурально говоря, взвился, взорвался:

 - Вы, Евгений Казимирович, сами, своими глазами мою рецензию читали?

 - Нет! Мне так сказали.

 - И с каких это пор профессор Войшвилло всяких приспешников слушает? Я в такие игры не играю даже с вами. Вы сначала лично сами прочитайте и, если у вас будут какие-то критические замечания, я вас со всем уважением выслушаю, а так – не читаю, по принципу одна баба сказала, я с вашей стороны критики не принимаю.

 В максимально сильной форме, почти грубо.

 Он прочитал. Извиниться в прямую, не извинился, но сказал, и при народе:

 - Валерий, я вашу рецензию прочитал. Хорошая рецензия. Мы положим ее в основу и будем писать по принципу это исправлено, а вот это еще ухудшено.

 И еще один личный эпизод. Относится ко времени поиска для меня места работы. Тут было несоответствие. Папа, моя судимость, национальность, беспартийность и, как выяснилось, более всего – отсутствие московской прописки (на все остальное как-то можно было еще закрыть глаза, а это, наоборот, нужно было предъявить) не давали возможности получить место, которое я заслуживал по всем остальным моим кондициям. Вот и отозвал меня Войшвилло в кабинет заведующего и, как обычно, несколько набычившись, говорит:

 - Я тут переговорил со всеми сотрудниками кафедры, все считают, что вы были бы отличным коллегой. У вас нет возможности получить хоть самую плохонькую московскую прописку?