Мухаммед Али

М у х а м м е д   А л и

 Я эту проблему знал и рассказал о Мухаммеде Али, которого знал хорошо. Мы только-только разместились на первом курсе в комнате общежития на Ломоносовском проспекте. И в нашу комнату на четверых подселили негра. Невысокий, стройный, даже худенький, ярко-коричневого лоснящегося цвета, но с европейскими чертами лица, тонкие губы и нос. Пальцы у него исключительно тонкие и длинные и, когда он держал сигарету, заметно и далеко загибались назад. Когда кто-то случайно и в уважительном тоне назвал его негром, он взорвался:

 - Вы ничего не понимаете. Увидите темнокожего человека и орете – негр! Но это другая раса, Я не негроид, посмотрите на мои пальцы, нос, губы, я араб.

 Он представился – Мухаммед Али. Это был псевдоним. Под этим именем он укрылся от суданских властей. Настоящего его имени я не запомнил. Он выглядел молодым, юным, но сказал, что за революционную деятельность был схвачен и три года просидел в камере суданской тюрьмы. В одной камере с первым секретарем коммунистической партии Судана (не помню имени). С таким учителем он стал совершенно беззаветным бойцом за коммунизм. Когда он вышел, его уже ждали новые документы на имя Мухаммеда Али и рекомендация сокамерника в МГУ на философский факультет.

 В те времена студенты уже шутили о политике и еще опасливо, но уже делились анекдотами. Шестидесятые годы. Вознесенский, Евтушенко, Ахмадуллина, Окуджава...

 Но если кто-то по неосторожности шутил так при суданце, глаза Мухаммеда заплывали кровью, он сжимал свои крошечые кулаки и орал:

 - Мой отец погиб, мои братья до сих пор в тюрьме, весь мир смотрит на вас, на СССР, как на единственную, но великую надежду, а вы смеете...

 Уже через месяц Мухаммед Али за свои огромные политические заслуги был избран главой общеарабского землячества в Москве, и в нашей комнате едва ли не ежедневно стали собираться комитетчики. Конфиденциальность была полной, ну кто знает по-арабски? А выступал почти всегда Мухаммед. Вообще, из всего, что эти люди говорили за столом, более половины всегда говорил он. Во время речи у него глаза наливались кровью, потому что он не негр, а араб.

 Я попросился, чтобы меня перевели в другую комнату. Наши отношения с Мухаммедом замерли, мы отдалились, он специализировался на отделении начуного коммунизма, враждебном логике, да и находящемся в другом конце длиннейшего коридора.

 Он был на втором курсе, когда мы случайно встретились в городе, и он, чуть-чуть секретничая, сказал:

 - Когда мы сделаем революцию у нас в Судане, мы мавзолеев строить не будем.

 Крррамола! Я был поражен. И сказал ему:

 - Ну, Мухаммедка, далеко ты ушел от тех настроений, с которыми приехал.

 - Да, - серьезно согласился он, - далеко.  

 На четвертом курсе при такой же случайной встрече он рассказал мне, что в качестве темы курсовой работы выбрал «Философский анализ преимуществ мусульманства перед христианством».

 Я обалдел. Ну революционер.

 - И в чем же это преимущество?

 - В единобожии. Христианство со своим триединством – это вариант язычества.

 - А евреи?

 Не буду рассказывать как суданец пытался покончить жизнь самоубийством – влюбился и выпал или выпрыгнул из окна на пятом этаже общежития. Защемил нерв, месяца два хромал.

 Последний раз мы встретились с Мухаммедом, когда были уже на пятом курсе, и было это рядом со станцией метро «Библиотека Ленина», домом Пашкова. Теперь это вход на станцию «Боровицкая». Он, дрожа от гордости, открыл специальную папку и показал мне официальную бумагу.

 Пожалуй, что я никогда в жизни не видел столь пышной бумаги. Сама толстая, как бы плетеная, золотое тиснение, несколько роскошных, как бархатных, сургучовых печатей. То есть вообще. Полный атас.

 - Что это, Мухаммед? Где ты взял такую уникальную вещь?

 - Валера! – пафосно начал араб. Я тебя уважаю, я тебе скажу. Я полностью разочаровался в марксизме. И в ленинизме, и в коммунизме. В теории, в практике, в самой идее...

 - Поздравляю, - просто сказал я и пожал его тонкую в кости арабскую руку.

 - Я написал письмо главе нашего государства генералу Немейре. (Я уже слышал это имя от него же. Как имя злейшего, заклятого, ненавистного и непримиримого врага). Я написал ему, что я, такой-то и такой, назвал свое настоящее имя, по наущению злейшего врага Судана, лидера ее коммунистов, прибыл сюда под чужим именем, чтобы выучиться на идейного врага своей Родины, стать борцом против справедливого режима.

 Я попросил у генерала прощения за свою детскую глупость, попросил его вернуть мне мое имя и дать мне разрешение честным человеком, пламенным патриотом вернуться на Родину и всю жизнь работать на ее благо.

 Это ответ генерала Немейре. Вот видишь, Валера, его личная подпись.

 Он прощает меня и призывает вернуться на Родину, в Судан, и гарантирует мне место ассистента на философском факультете Хартумского университета.