Написал Олег рассказ, кажется единственный за всю жизнь, и его напечатали тут же. А я написал уже несколько рассказов, читал их тет-а-тет редакторам, они хвалили за искренность тона, за точность деталей, но «напечатать совершенно невозможно».
Дискриминация по росту.
И в актерском ремесле у Битюкова не было никаких проблем. Ни образования, ни таланта у него не было, слова своих ролей он выкрикивал с несвойственной ему угрозой и патетикой, даже не пытаясь изобразить реальность. Станиславский орал бы свое любимое «не верю», как только Битюша появлялся бы на сцене. Поэтому его иногда из театров увольняли. Он уезжал в Москву, где на бирже для актеров-неудачников его покупали в первый же день. Да что там в первый же день. Первый же покупатель, приходивший на биржу, тут же покупал именно Олега вне зависимости от своих предварительных планов тут.
А те, за кем он приехал, исключительно талантливые виртуозы, оставались нераскупленными, потому что ростом едва доставали Битюше до плеча. Дискриминация по росту.
Как-то Битюков поспорил на бутылку коньяка, что съест шесть порций чебуреков.
В Москве, да кажется и по всей стране, порция состояла из двух чебуреков, мягких, но согнуть их вдвое нельзя, порвутся. А в Крыму порцию составляли шесть чебуреков, настолько мягких и тонких, что их можно было в трубочку завернуть. И стоило это, смешно вспомнить, от 32 копеек за порцию в дешевых местах до 42 копеек в ресторанах.
Собрались мы у Битюковых. У Олега и Риты, у единственных в нашей большой компании, была своя квартира. Сначала татарская, а потом через много лет им дали двухкомнатную с туалетом внутри. Недалеко от театра. У них собирались часто.
Однажды в этой, первой еще квартире, устроили интеллектуальный бой быков. Меня не предупредили, но устроители приготовили именно мне роль то ли тореро, то ли быка. Мне в сопротивники был избран-назначен Вови Иванов. Не знаю почему такое имя, Вови, я думаю, это как-то связано с его национальной внешностью лица, трудно сочетаемой с фамилией. Он был легендарным. За многие годы вперед и назад он был единственным из этой компании и ее окрестностей, кто поступил и достаточно успешно учился во ВГИКе – главном киношном институте страны. На каком-то теоретическом отделении, то ли на критика, то ли на сценариста.
Многие пробовали поступать в литинститут. Вроде никто так и не поступил, но рассказов об этом институте было много. А вот во ВГИКе, только Вови Иванов.
Затрудняюсь в сравнении, как он себя с нами держал... Снисходительность у него из носа капала. Говорил он с нами, как с несмышлеными провинциалами. Он нам излагал. Вменял. Учил. Просвещал. Озарял. Он сыпал именами отечественных корифеев режиссеров и актеров, рассказывал как именно он дал каждому из них по бесценному совету, которые и приводили тех к успеху, к славе.
Каково это было слушать?
А как он говорил?
Цедил если не сами слова, то мысли, как бы он боится, что мудрость, что глубина этих мыслей разорвет нам мозги. Ну в общем, не уверен, что удалось передать.
А у меня комплекс. Много их. Я болезненно обидчив и полагал, что именно я и есть тот самый умный человек на земле. Если по-другому сказать, я исключительно агрессивен, даже драчлив, но поскольку не уродился большим и сильным, драться предпочитаю словами. И в этом преуспел.
Устроители, оказывается, на это прямо рассчитывали, они так и думали, что не выдержу морального угнетения и брошусь в словесную потасовку. Я уже в лагере сидел, и мне уже сам Родя Гудзенко мозги парил, что же здесь, на свободе я какого-то Вови слушать буду.
Я расстегнул намордник и без предупреждения, в самых грубых словах вцепился этому Вови в глотку (или тут надо Вове?). Нашел ошибки в его цитатах, у меня в башке и своих несколько нашлось. Поймал на неверной, прямо глупой трактовке на том, что слова одного классика приписал другому. Он полагал, что мы же все равно их не знаем. На лжи поймал, режиссер, о котором он говорил, прославился другим фильмом, до рождения этого трепаного Вови. Его пустолайную критику кино французов я обозвал чепухой и объяснил почему. На наглом, беспардонном, хамском тоне его речи я сплясал тарантеллу.
Ребята, устроители и зрители, а народу набилось человек до двадцати, не каждый день увидишь – коррида, не вмешивались, сидели в чопорных позах под девизом: «Знай наших. Знай и уважай наших».
А что Вови? Он просто растерялся. Никакого отпора, кроме благоговейного внимания, он не ожидал, к словесным боям приучен не был, соображал постепенно, по складам и потому на каждое его возражение, а по тону-то скорей оправдание, я ему справа, слева, справа, слева и завершающий прямым обидным в морду. Через полчаса такого словесного мордобоя он вежливо раскланялся, долго жал мне правую руку, благодарил за урок.
А уж как ее жали все остальные, когда он ушел. Чуть не обнимали, хотя у нас это не было принято. В тот вечер я был полным героем. Матадором.
Быком, растоптавшим матадора.
Так вот, вернемся к нашим чебурекам. Тридцать третий чебурек волевой Олег пытался себе в глотку пальцами протолкнуть, на следующем сдался, проиграл. Его жена Рита, стюардесса на маршруте Москва – Симферополь, из Москвы привезла бутылку коньяка, и мы исключительно весело отметили это поражение.
Были всякие интеллектуальные игры, викторины, шарады, буриме. Я вышел во дворовый туалет на два очка, только нажал, а из соседней кабинки голос Молли, самой красивой и завидной девушки города:
- Родос, я слышу, что делаешь.
- Еще и посмотреть хочешь?
Мы часто гуляли с Битюковым вдвоем по городу, Пат и Паташон. Тарапунька и Штепсель. Я у Люси спрашивал:
- Мы наверно вместе смешно выглядим. В смысле – я.
Она говорит:
- Смешно, но еще гораздо смешнее, когда ты вдвоем с Юрой Гаваловым.
Был такой в нашей компании недолгое время международный мастер по штанге. Квадратный. Он очень заботился о своем внешнем виде, шил на заказ, брюки вдвое шире моих, а от ноги не отщипнуть, он сесть боялся – лопнут. Был он буквально моего небольшого роста, только вдвое шире. Я же говорю – квадратный.
Свободное копирование
