Начну издалека, с того, что Билл шил, умел шить. Нигде не учился, курсов не кончал, сам по себе умел. Он и рисовал тоже. Думаю, что человека неотличимо изобразить он бы не смог, лицо, палец, руку. Он рисовал абстракции в духе Поллака, но получалось здорово. Какой-то ритм в картине, не просто краски в беспорядке, но некий замысел, помысел, стремление. И название завораживающее, «Шлагбаум мысли». Честное слово, Билл был талантлив, может быть не в этом и не в том, а вообще во всем.
Так вот, он шил. На заказ шил. Друзьям шил. С друзей-заказчиков деньги не брал, но мерок не снимал и примерок не делал. Все на глаз. Как-то та же Алка Хабибулина ему говорит:
- Билл, вот материал, пошей мне брюки, штаны, в общем, техасы (так тогда мы джинсы называли), если выйдет.
- Ладно. Пошью. А ты мне за это банку купишь (бутылку вина).
- Куплю, конечно, но ты хоть мерку с меня сними, - а сама хохочет, задница у нее специфических размеров, строго на любителя. Их много оказалось в ее жизни.
Билл голову наклонил, один глаз прищурил, задницу эту туда-сюда осмотрел.
- Уже, говорит, сфотографировал.
Мы смеялись, но брюки-то и подошли, и понравились. Так вот. Пошил себе Билл темный шерстяной костюм-тройку, жилет из того же материала. Бывало часам к шести собирается группа около «памятника Пушкину», так тогда городскую доску почета называли. Теперь на этом месте настоящий памятник Пушкину стоит. Доска была громоздким мраморным сооружением со ступеньками, с мраморной площадкой, окруженной мраморными перилами. Стоим треплемся, курим, тогда все курили, девушек разглядываем и оцениваем.
Кто отходит, кто присоединяется, кто-то отойдет прошвырнуться.
- А где Билл? Кто-нибудь его сегодня видел?
На мраморной площадке возня, и оттуда заспанный, с крошками табака в бороде спускается Билл:
- Кому я нужен?
- Билл! Где ты все время был?
- Так вот же здесь на этой площадке спав с пяти часов.
В костюме-тройке. Лето, дикая крымская жара, парни в одних майках, да и девушки приоткрываются сколько могут, только Билл в шерстяном костюме-тройка и босиком. Обязательно босиком.
- Билл, тебе в костюме не жарко?
- А ты видел в чем узбеки ходят? У них еще жарче.
- А босиком? В костюме и босиком...
- Да, тут проблема. Пока по Бводвею пвойдешь, все ноги оттопчут.
Вот теперь пора о фокусе с носками.
Подходит какой-то незнакомый хмырь:
- Ты Билл?
- Тебе кто-то на меня показал, ну значит я.
- Говорят у тебя носки на резинках есть.
- Тии уубля пава.
Минимальная зарплата тогда была 45 рублей в месяц, нормальная – около ста.
Чтобы записать этот торговый диалог, понадобилась минута. В жизни было много дольше. Билл выдержал долгие паузы, например, долго рассматривал клиента. Без презрения, но тщательно, или... В какой-то момент он начинал представление. Медленно поворачивает свою голову набок и выхватывает губами сигарету. Много раз видел этот фокус, знаю его секрет, но не всякий повторит.
За отворотом пиджака слева был пришит незаметный спереди карманчик ровно на две сигареты, они торчали из этого карманчика и были заподлицо с отворотом. Я видел как он тренировался. Билл был упорным, может быть даже волевым. Он тратил много времени и сил для пустяка, неповторимого трюка, но на самом деле для нетленки, чтобы его помнили, о нем говорили. Можно было сидеть читать, разговаривать, даже заниматься любовью, пока Билл часами раз за разом, сотни, тысячи раз пытался одним движением всосать сигарету из мешочка. Через час и сотен проб – первая удача, через два часа – полный успех.
Итак, одно движение головы набок и возвращение уже с сигаретой в зубах. Замечали как изменяются люди, если им без предупреждения показать фокус? Они просыпаются. Они выходят из того состояния, в котором привыкли быть, жить, в новое.
- Ну-ка, ну-ка еще раз!
Еще? Пожалуйста. Билл запускает руку в свою густую бороду и вытаскивает из нее спичку. Я потом тоже носил бородку, не такую пышную, и тоже, подражая Биллу, прятал там несколько спичек, удивлял друзей, но у Билла в бороде помещалось две коробки.
- Можно больше, - смеялся Билл, - но не нужно, отсыревают.
Эту спичку он на глазах проснувшегося клиента засовывал в карман и вынимал оттуда горящей. Горящей и торчащей вверх как факел на большом пальце руки. Этот фокус, не совру, пробовали делать все мои друзья без исключения, и в хорошую погоду у многих получалось. Билл затягивался, выпускал дым густыми кольцами и они догоняли одно другое, становились концентрическими...
- Цвет?
К этому времени клиент был уже полностью готов.
- Красные есть?
Билл засовывал руку в карман, пальцами отсчитывал сложенную заранее радугу.
- Такие?
- Здорово! А красные, но поярче?
Снова ковыряние в кармане зрячими пальцами.
- Такие?
- У-у-ух ты! Беру обе пары. А черные есть?
- Такие?
Рекорд терпения и максимум труда Билл вложил во время Московского фестиваля. Стиляги, московский безголовый молодняк готовы были заплатить сколько угодно за иностранное барахло, а уж за виски... Никто не знал каково оно на вкус, только слово. Билл:
- Я нашев нестандавтную бутывку и тиидцать часов, Оодос (я в его произношении), тиидцать часов, паактически без сна и отдыха иисовал все тии этикетки: бойшую веехнюю и заднюю. Чистая фантазия, я и сам паактически всего паву ааз видев этикетки от виски. Все. Начиная от названия. Когда кончив, спина не аазгибалась. Налил туда чай, какие-то остатки водки, закупооив, залив суйгучом, запечатав вот этим певстнем и поодал за какие-то тиидцать уублей. Тиидцать уублей за тиидцать часов уповного тууда. Не считая затаат на кааски... Госудавсто бы за такой тууд запвативо бы бойше. Паавда, за эту бутылку дуачье чуть ли не даалось. Не жалею! Не деньги важны, азавт одувачить дуваков (сейчас бы сказали лохов).
Свободное копирование
