Былое - 6

Из района Филоновской нас перебросили к хуторам Атаманским, на границе с Саратовской губернией, где был большой бой. Большие бои бывали не раз, численность Красной Армии превосходила нас во много раз. К этому времени большевики перебросили на Донской фронт несколько дивизий с Колчаковского фронта. Атаманские хутора остались в памяти потому, что при бригаде инструктором по изучению английских пулеметов Викерса и Люиса был шотландец капитан Бауестет, при нем был переводчиком сенатор Соколов, который из этих боев вышел совершенно седым. Этот случай я вспомнил. После боя капитан и Соколов уехали, а мы стали постепенно отходить под натиском превосходящих сил красных. За этот бой, мы, 50 офицеров, получили позже, через капитана Бауестета, английские ордена.

Все конные части были собраны генералом Корниловым, командующим 2-м Донским корпусом, как в свое время генерал Мамонтов, совершивший в это время глубокий рейд по тылам красных. Если бы не было стремления наших вождей первому въехать на белом коне в Москву и не помешали бы Мамонтову занять Москву, быть может, общие результаты, были бы иными.

С нашей бригадой действовала 7-я Донская Дивизия полковника Саватеева, из старых казаков. В данное время командовать дивизией надо было уметь. Среди казаков было немало таких, которые из-за старости и слабости не были пригодны к строю. Никаких медицинских комиссий при наборе, какие были в старой русской армии, у нас не было, а все решалось на станичном сходе: готовность к службе и пригодность определялись по наружному виду, что бывало нередко обманчивым, особенно если казак хотел попасть на фронт.

Иногда около нас появлялись 4 и 5-я дивизии. 4-я дивизия была из восставших казаков, испытавших на себе господство большевиков, поэтому была прекрасной боевой частью.

Что касается 7-й дивизии и уменья ею командовать, то приведу такой случай: когда на Хопре станицы Акишевская и Тимашевская были заняты довольно сильными силами красных, полковник Саватеев собрал станичников, подбодрил их и сказал им, что в 2-х станицах не больше 600 человек при 6 орудиях. Станичников же было до 800 шашек и 8 орудий. Бой продолжался 5-6 часов. Станицы были взяты, в них было взято 1.600 пленных, 3 орудия и много оружия. Такое количество пленных перепугало станичников, но в то же время и подбодрило их. А когда бывали случаи паники, то для сбора паникеров полковник Саватеев приказывал выводить на видное место кухни, из труб которых валил дым и на этот дымок все собирались.

Я уже не помню последовательности отступления, а припоминаю лишь отдельные эпизоды. Стояли мы как-то в районе хуторов Третейнинского, Четвертинского, Становного и др. по реке Кардаил. Я состоял при штабе бригады, как связной от 1-го полка, хотя и был там командиром 2-й пулеметной команды. Это было благодаря хорошей лошади, а дальше в штабе Бригады пришлось быть и начальником связи и позже адъютантом оперативной части и нередко исполнять обязанности начальника штаба. Из начальников штаба помню полковника Солнцева и полковника Добрынина, бывшего воспитателя какого- то кадетского корпуса — о нем остались хорошие воспоминания.

Топтались мы на месте, ведя днем бой, а ночью совершали переходы по 35-50 верст, выручая своих старичков.

Как-то надо было выяснить, кем занят хутор Зубрилов на реке Кардаиле. Получаю на это распоряжение от генерала Попова, в то время командира Бригады. Отправляюсь с 12-ю казаками. При въезде в хутор — мост через р. Кардаил, с горы видно, как бродят по улицам куры, прошла какая-то старушка — ничто не показалось подозрительным. Оставив на горке 8 казаков, с 4-мя, ведя коней на поводу, мы подошли к мосту, прошли половину его, но в этот момент красные из засады открыли по нас огонь: одна лошадь была убита, у другой перебита нога и два казака ранены. Мой «Орленок» сразу повернул, я успел схватить его за хвост (так нас учили) и он меня вынес. Правда, схватил я его неудачно, слишком низко и он коленями избил мне всю грудь, которая стала синей. Обстреляв нас, разъезд красных ушел, но все же они успели добить двух раненых.

Был и другой случай (их было несколько), когда мы, то есть штаб бригады, с частью штабной сотни после проверки отправились к полкам по дороге, в сторону линии фронта. Справа с высоким берегом речушка, и вдруг... две лавы красных. Принять их атаку мы не могли, нас было всего 30-35 человек, а их до 400; единственное спасение было — перебраться через речку, почти с отвесными берегами, метров в 8 высоты. Думать долго не приходилось и мой «Орленок», упираясь передними ногами, сполз на заду, ободрав всю кожу до мяса, но для меня, Слава Богу, все обошлось благополучно. Несколько лошадей свалились через голову, и тяжело ушиблись несколько казаков. Преследуя нас, красные так увлеклись, что около 30 человек их очутились в реке, но за это время какой-то полк 4-й дивизии, зайдя им в тыл, «ликвидировал» их, но не в том смысле, что физически уничтожил или перебил, но «ликвидировал» как боевую силу. Вообще, в 1-й Донской бригаде избегали уничтожать своих соотечественников. Это я особенно подчеркиваю.

Приведя себя и лошадей в порядок, двинулись дальше. Слева за горой, слышим — идет одиночная стрельба. В чем дело? Скачем на бугор и видим: стоят 4 пушки, около которых мечется прислуга,. лава красных собирается их атаковать, а из-за щита одного орудия этой нашей бригадной батареи ее командир есаул Трояновский отстреливается из винтовки. С нашим появлением появилась и прислуга с передками и снарядами, и атака красных была отбита.

В этот день мы до вечера были окружены красными и двигались, построившись в каре. Но оно простреливалось со всех сторон, был ранен наш священник. Но к ночи все как-то разошлось, полки наши как-то от нас отделились, не установив с нами связи, и мы решили заночевать в первом попавшемся небольшом хуторе. Послали туда разъезд, но он галопом прилетел назад в большой панике, заявив, что там «что-то» есть и издает странные звуки. Также история была и со вторым разъездом. Пришлось отправиться мне самому и выяснить, в чем дело. Оказалось, что в живой изгороди из боярышника запуталась корова, это она и шумела. Корова пошла в котлы, и мы заночевали в хуторе.

Утром, разобравшись в обстановке, мы установили фронт в сторону станции Еланской. Сначала было тихо, а потом началась стрельба из всех видов оружия и с обоих сторон. Я получил распоряжение отправиться на линию фронта и, разведав и сделав крюки, обстоятельно донести о положении там. Со мной поехало около 50 конных казаков. Проехав версты две, видим, что с правой стороны по направлению к нам движется четырьмя волнами до батальона пехоты, заходя в тыл нашему 1-му полку. Среди красных видны три тачанки с пулеметами, ведущими стрельбу по нашим полкам. Подаю команду: «В атаку!». Красные стали втыкать винтовки штыками в землю и сдаваться в плен. В одной тачанке была убита лошадь, а две других в полном порядке были захвачены нами вместе с прислугой. В дальнейшем эти люди продолжали отходить с нами до Новороссийска. Для отправки в тыл пленного батальона я оставил 20 казаков, а сам с оставшимися 36 всадниками и 4-мя Люисами, зарослями пробрался в тыл в фланг красных и их атаковал. После нескольких пулеметных очередей большевики дрогнули, наши цепи, хотя и довольно редкие, пошли в атаку. Красные не стали уходить к Еланской, а начали бросать оружие и сдаваться в плен. Таким образом, при взятии Еланской нам попало до 8.000 пленных и несколько орудий. Все это были солдаты старших возрастов Пермской, Вятской и Вологодской губерний, мобилизованные и переброшенные сюда с Колчаковского фронта. Такое количество пленных для нас было бременем, но они как-то сами расходились, пока снова их не начали вылавливать комиссары. Так была взята Еланская. Но тут вспоминается, что группа комиссаров и коммунистов забралась здесь на колокольню и оттуда вела стрельбу из пулеметов, но кончилось это тем, что наши казаки-старики сбросили их оттуда.

Что касается взятого батальона, о котором я говорил, то, когда конвой стал строить его четверками, появилась лава с обнаженными шашками под командой хорунжего Топоркова. Топорков — старый вояка 1877-78 гг., полный георгиевский кавалер, за боевые отличия произведенный в хорунжие. В своей станице Федосьевской он сформировал свою сотню из одних стариков. Дисциплина у него была строгая. Хорунжий всегда впереди на серой одноглазой кобыле. В молодости она была, как картинка, и, вероятно, получила не один приз не только в области, но и в столицах России и Европы. Теперь же стали изменять ноги, и к тому же — один глаз, и она, бедная, часто спотыкалась и, бывало, что хорунжий летел через ее голову. Сотня останавливалась, терпеливо ждала, пока командир ее успокаивал и снова садился на нее. То было и в этот раз. Оказывается, сотня решила «рубануть» уже сдавшихся в плен и стоило больших трудов урезонить станичников тем, что пленных по суворовским законам уничтожать не должно, и к тому же они не так давно служили вместе с нами под одним знаменем с двуглавым орлом, и если бы не «еврейский интернационал», не было бы гражданской войны, им вызванной. И правда, через несколько часов после изъятия комиссаров и коммунистов почувствовалось нормальное российское общество Христолюбивого воинства.