На 3-й или 4-й день с утра началась артиллерийская подготовка. Ночью нас отвели в тыл, так как противник начал обстрел наших окопов, очутились мы в какой-то котловине, где было много ядовитых змей. 7 человек были ужалены, но смертных случаев не было, да и змеи, видимо, были перепуганы артиллерийским огнем.
Причина отвода нас из окопов в тыл та, что местами окопы близко сходились и подвергались обстрелу и нашей, и австрийской артиллерией. Весь день мы имели возможность любоваться, как ведется артиллерийская подготовка; она была ужасной, все уничтожающей; казалось, что снаряды попадали один в другой. Это была последняя подготовка Русской Императорской Армии. На небольшом участке было сосредоточено более 1.000 орудий, различных калибров; грохот был такой, что в двух шагах нельзя было слышать, что говорит сосед. Особенно выделялась какая-то донская батарея с каким-то особенным присвистом. Я помню 15-й и другие годы, когда был недостаток в снарядах и амуниции, теперь было все иначе, было всего в изобилии. На снарядных ящиках было написано «Бей — снарядов не жалей». Да, уж был денек! День был жаркий, артиллерийская прислуга, сняв рубашки, покрытая пылью, выглядела как-то особенно. Перерывы в стрельбе были только тогда, когда очень нагревалось тело орудия. В среднем расчет был такой: 3-дюймовым орудием 900 снарядов и тяжелым — 600 снарядов в сутки. Здесь можно вспомнить «Бородино»: «и залпы тысячи орудий слились в протяжный вой». С наблюдательных пунктов интересно было наблюдать, как в окопах противника уничтожалась жизнь. В действительности кое-кто оставался.
Я помню случай, когда на одном из таких пунктов, какой-то священник решил посмотреть в дырочку, но тут же был поражен пулей в голову. На этом пункте из желающих посмотреть в дырочку было четыре убито.
Накануне атаки ночью мы вернулись в свои окопы, которые были довольно основательно развалены; в порядок их не было смысла приводить, так как через пару часов (в 5 утра) должно быть общее наступление. Я добровольно с командой 8 человек охотников, имея гранаты Новицкого, отправился делать проходы в проволочных заграждениях для прохода наступающей пехоты. Своим делом мы так увлеклись, что, не обращая внимания на ракеты, свое задание исполнили и вернулись в свои окопы, потеряв трех человек убитыми; двое были ранены.
Был ужасный туман, в 3-4 шагах нельзя было видеть. Ни шинели, ни планшера найти не удалось, так как здесь упал и разорвался снаряд.
Если бы я не пошел резать проволоку, то от меня ничего не осталось бы. Господь хранил.
До атаки оставалось 45 минут. Хотелось спать, и я прилег в воронке, положив голову на спину убитого корниловца — молодого унтер-офицера. Снова близко разорвался снаряд. Стало светать. Все готовились к атаке. Было какое-то особенное самочувствие. Было чувство радости, что среди развала армии наша часть возродилась, идет в атаку, чтобы своей смертью воскресить армию, созданную когда-то нашими предками.
5 часов. Каждый осенил себя крестным знамением; многие друзья расцеловались и на всякий случай попрощались. Первыми из окопов выскочили офицеры (как всегда). «В атаку! Уpa! Уpa!» — зрелище было неописуемое. В атаку, как на параде, пошли корниловцы, все поле было ими покрыто; на левом фланге, против деревни Павелче, через проходы в проволочных заграждениях пошла Дикая дивизия и там пара броневиков.
Рвались снаряды, трещали пулеметы, крики «ура» — все это смешалось вместе и было что-то ужасное. На левом фланге в атаку пошла в конном строю Дикая дивизия при поддержке нескольких броневиков.
Австрийцы были подготовлены к нашей атаке и сразу же создали заградительный огонь перед второй линией окопов, принося нам немалые потери, но ничто не могло задержать русского солдата.
Пройдена первая линия окопов, взяты пленные, взяты орудия, и спущена «колбаса»-аэростат, где был генерал со штабом, следивший за полем боя. Все это было так быстро совершено, что они не смогли ничего предпринять.
Наши шли; заняты деревня Ямницы, где были большие амуниции. В резерве мы имели какую-то кавалерийскую дивизию, где еще сохранилась дисциплина, чего не было уже в пехотных частях.
Фронт прорван, чувствовалась радость, радость победителя. Но в один момент я почувствовал, что как будто бы мне кто-то пробил плечевую кость левой руки. Рука повисла, больно, и тут сбоку разорвался снаряд, меня бросило на проволочное заграждение. Стоящий недалеко австриец целился в меня из револьвера, но подбежавший казак посадил его на штык; между прочим, он был спасен, так как санитары его тоже подобрали.
Фуражки на голове не было, и кто-то надел каску немецкую. Каким-то образом, меня сняли с колючей проволоки; колючки вошли в тело; боль адская, весь бок мокрый от крови.
Появились санитары и я с их помощью добрался до воронки; в воронке было несколько человек, тяжело раненных. Война до победного конца для меня была окончена.
Свободное копирование
