8.
Мама всегда говорила, что своим появлением на свет я обязана череде затянувшихся новогодних праздников.
Она довольно быстро поняла, что не одна: так же, как и я, когда забеременела дочерью. В одно непрекрасное утро организм начал выворачиваться на изнанку, и пару раз выбегая из автобуса, она смогла добраться до работы. Нечто похожее происходило спустя двадцать семь лет и с со мной. Вообще, беременность стала для нее, всегда энергичной и активной, периодом испытаний, определив канву моей жизни. Долгое время я жила с ощущением, что моя жизнь есть ни что иное, как полоса препятствий, которую мне суждено героически преодолевать, собираясь и прыгая каждый раз все выше и длиннее. Уже на пороге сороколетия я осознала, что существует лишь ход течения жизни и нам самим дано право давать этим событиям определения и характеристики.
Итак, я не слишком хотела появляться на свет, догадываясь о перспективах, поэтому маму беспрестанно рвало. Но она не сдавалась. Она твердо верила в то, что отменная физическая форма обеспечит легкие роды. Спортом мама не занималась, зато беспрерывно мыла полы, таскала тяжелые сумки, скакала по лестнице с первого на пятый этаж и обратно. Главное, считала она, делать вид, что беременность не доставляет никаких проблем, и вообще, скоро закончится. Уже тогда она знала, что мысли материальны....
Вторым источником неприятностей для мамы в этот период стала бывшая жена папы, которая не желала смириться с развитием событий, и жаждала встреч где угодно: на работе, у дома, или просто на улице. Финал этой истории трагичен: в конце-концов, эта красивая молодая женщина сопьется и умрет совсем не старой. Бог всем судья , вероятно они с папой уже встретились на Высшем суде и сказали то, что должны были сказать друг другу. Во всей этой драме мне по-настоящему жалко только двух участников: нас с братом.
В моем дошкольном детстве мой брат регулярно приходил в наш дом и я смутно помню наши совместные игры. Потом случилась неприятная история. Папа получил приглашение на годовую стажировку в Италию. Дело было в конце 1970х, в ту пору подобная поездка, да еще и в нашей провинции, больше напоминала полет в космос. Папа уже собирал документы, но в какой-то момент его бывшая жена куда-то пошла, что-то написала, и... поехал другой человек.
Мама не могла принять тактику подковерных игр, и наказала всех. Она вычеркнула предыдущую семью напрочь. Брат перестал приходить к нам. Мы увиделись спустя много лет случайно на квартире нашей бабушки, когда он пришел рассказать о своей скорой женитьбе. Родителей на свадьбу не пригласили, и папа узнал об этом факте совершенно случайно от посторонних людей, так же, как и то, что брат сменил отцовскую фамилию на фамилию деда.
Помню, когда я впервые увидела брата спустя много лет взрослым, мне стало тепло на душе от мысли, что есть на этом свете человек, похожий на меня: словно таинственное зеркало отразило меня другую, мужского рода. У брата - мой овал лица, нос, губы, моя улыбка. Но волосы, как у нашего папы и сейчас у моего сына - темно-русые, в отличие от моей-маминой вороной гривы. Мне всегда искренне хотелось сказать брату главное: как жаль, что мы так и остались чужими, хотя имели шанс стать самыми близкими.
И еще кое-что. Вероятно, он зря обижается на папу. Я очень любила папу, но он никогда не принадлежал тому типу мужчин, которых в полной мере можно назвать “заботливый отец”. Мы никогда не ходили с папой на каток или концерт, он не интересовался моими успехами в школе, не был на родительских собраниях, и разговоров по-душам у нас тоже не было. Он делился со мной тем, что было интересно ему. Я не знала, чем поделиться мне, потому что не чувствовала заинтересованности.
Он любил меня на расстоянии, со стороны, как любят свое произведение искусств творцы, закончившие работу, не пытаясь что-то изменить или поправить. В общем, хотя я жила и росла вместе с папой, его в моей жизни было не намного больше. Не знаю, что думают на этот счет умные психологи, но этот странный паттерн как будто застыл тяжелой гипсовой формой, куда я все время заливаю сумбурную лаву чувств и отношений со своими мужчинами. Все, кого я любила в этой жизни, при внешней открытости прятали под одеждой бренчащий холод доспехов и лат, надежно укрывший их тайные сомнения, обиды, неуверенности и болезненный страх жизни. Они очень редко снимали свою защиту и подзывали меня не для того, чтобы любить, а чтобы ударить точно в сердце.