Школьная юность

Летом 1949 года отец завершил 2-летнее обучение в Алтайской совпартшколе и прибыл за нами, чтобы увезти к новому месту работы – в Павловск. Распределение он получил более чем роскошное. Место было нам знакомым, поскольку миновать его по пути в Барнаул было невозможно. Позабыть или перепутать с другим тоже. Слишком уж уникальным было сочетание природных условий: очень приличное селение, можно сказать, районный городок на берегу обширного водоема в окружении вечнозелёного соснового бора. Путники из дальних районов всегда останавливались там на отдых, перекусить с дороги, привести себя в порядок перед последним броском – всего 50 с небольшим километров – до столицы края. Родители рассказывали, что когда-то ездили в Барнаул со мной 4-летним (выходит, в 1941 году?), остановились, как обычно на опушке леса на привал, не успели оглянуться, как я исчез в лесу и заблудился. Хлопот доставил, пока  нашли. Ничего из тех событий не помню, но не забуду смутное ощущение тревоги, которое  вызывал шум ветра в соснах, когда бывал в лесу один уже в зрелом школьном возрасте. Потом я об этом прочитал у Короленко в рассказе «Лес шумит».

ПЕРЕЕЗД
Переезжали на двух машинах, так как везли с собой нашу корову-кормилицу. Кроме неизменной полуторки была одна из недавно появившихся тогда автомашин ГАЗ-51 – с фанерно-клеёнчатой кабиной. Я пристроился рядом с водителем, благо кабина была попросторнее, удивлялся обилию приборов  и, хотя некоторые из них были  знакомы по зимовавшей в нашем огороде полуторке, «доставал» водителя вопросами, которые мучили меня. Добрались без приключений, можно сказать, с комфортом, за один световой день.
Поселили нас сначала на ул. Центральной, хотя на самом деле центральной она никогда не была. Хорошо помню, рядом, чуть выше и ближе к лесу, была  ул. Партизанская. Наш дом был вторым от реки Касмалы с крутым обрывистым берегом. Через дорогу располагалась пекарня, а на соседней улице – пожарная часть.  Место возвышенное, солнечное, хорошо продуваемое ветрами. Там никогда не было грязи, потому что везде песок – ледниковое наследие. Потому и бор образовался. Не единственный на Алтае, но оттого не менее замечательный. О нем еще немало будет сказано, он сыграл немаловажную роль в нашей жизни и  его аура, как сейчас говорят, будет сопровождать каждого из нас до конца жизни.

НАРОД ЗДЕСЬ ОСОБЕННЫЙ
В таком необыкновенном месте, как Павловск, и народ должен быть особенным. В этом можно было убедиться уже следующим утро, когда впервые отправляли корову в общественное стадо. Младший из соседних рыжих братьев Казанцевых сразу поднял нас на смех, указывая пальцем, чтоб не было сомнений, о ком идёт речь, примерно такими словами: «Вы только посмотрите на этих неотесанных чудаков, которые неизвестно из каких краев тут появились и погоняют скотину окриком «Гей-гей», в то время как полагается кричать «Циля-циля!»  Особых конфликтов с местной шпаной не было, да и как они могли быть, если уже в то время мы представляли уменьшенную копию известной картины Васнецова, и всё же в дальнейшем ещё не раз приходилось встретиться с этими амбициями, переходящими в гонор, и самоуверенностью, граничащей с нахальством. 

В таком возрасте быстро осваиваешься с новыми местами, людьми, обычаями. Сначала нас записали в Бродковскую школу, она была поближе, совсем рядом с бором, на берегу реки. Школа – не чета Суетской, большая (по тем временам!) светлая, многочисленная по составу учеников и преподавателей. Директор талантливо вел физику. Весь класс был убежден, что находясь у доски спиной к нам, он видит все происходящее в отражении своих очков. Очень нравились уроки физкультуры. Математику преподавала мама, и чтобы класс не заподозрил ее в покровительстве над родным сыном, вкатила мне однажды практически ни за что двойку в журнал. Появились первые друзья  Из девчонок в памяти сохранились имена и образы Зои Бирюковой, мать которой тоже была учительницей), Галя Рыбальченко – племянница Леонида Степановича  – талантливого художника, участника партизанских боев в составе бригады Ковпака, и две смешливые и шаловливые (если не сказать – шкодливые) подружки, сидевшие на следующей за мной партой - Поля Жабина и Галя Апатченко. Симпатии, конечно, какие-то были, но признаться в этом даже близкому другу, тем более, проявить их в каких-то поступках было совершенно недопустимым. Как открыть тайную болевую точку.

На нашей улице мы познакомились и подружились с окрестными ребятами. Среди них  Толя Спассков – жуткий любитель футбола, без раздумий пинал всё попадавшее под ногу, за исключением кирпичей. Прославился тем, что однажды глызой попал прямо в нос подвернувшейся некстати соба-чонке, чуть не убив её на месте. Где-то на соседней улице жил Венка Дементьев – постарше на 1 класс – он был нашим вожаком в бесчисленных вылазках по окрестным лесам, особенно зимой на лыжах. При этом не пропускал ни один косогор или овраг, прокладывая лыжню по таким крутым склонам, что и посмотреть-то было страшно. Отказаться повторить рискованный спуск невозможно из  опасения прослыть трусом. Падали, конечно, порой лыжи ломали, но до рук или ног дело не доходило. К лыжам я ещё вернусь, скажу только, что эти испытания позволили мне вполне уверенно чувствовать себя на Томских трассах, где проходили тренировки лыжных команд ТПИ. Жизненная судьба Вениамина и его друзей (выпуск 1953 года) не задалась с самого начала. Ребята, воспитанные патриотами, пережившие военное детство, многие потерявшие отцов, пошли, кому позволяло здоровье, в военные летчики. Стали штурманами, пилотами и только начали службу, как тут же попали под пресс хрущевского сокращения ВВС в связи с формированием ракетных войск. К сожалению, не знаю, как сложилась их жизнь в дальнейшем, но такой сбой в начале пути не проходит бесследно.

Через 1,5 года учебы, с третьей четверти 7-го класса нас – и меня, и братьев -  перевели в Коминтерновскую среднюю школу, потому что мы переехали на ул. Сибирскую, что на берегу славной речки Фунтовка, которая оказалась укромной бухтой знаменитого павловского пруда. Первое, что случилось – меня остригли наголо, как новобранца. В Бродках 7-й класс был выпускным, и нам разрешили ходить с чубчиками. В новой школе эта льгота распространялась только на старшеклассников, начиная с 8-го класса. Никаких исключений никто делать не собирался, да и я тоже этому как-то не придавал значения. Раз такой порядок – зашел в парикмахерскую и обнулился. Но вы бы видели, какую радость это принесло моим младшим братьям! Ишь ты, захотел выделиться! И мне моментально приклеили кличку – Лысан, которая долго сохранялась и позднее, когда вновь отросла шевелюра. С годами это как-то забылось, но, увы, приближается время, когда я вновь буду соответствовать этому образу уже навсегда.

ЛУЧШАЯ В МИРЕ ШКОЛА
Наша школа была самой лучшей. Не в районе или крае, а вообще. В мире. Что удивительно, я и сейчас придерживаюсь такой же точки зрения, но в отличие от эмоциональных юношеских ощущений полувековой давности могу ее всесторонне аргументировать. Павловск – жемчужина равнинного Алтая. Роскошное водное зеркало в обрамлении вечнозеленого бора, а на берегу белокаменный дворец. Это наша школа – до сих пор, если смотреть издалека, самое красивое и величественное здание в окрестности. Но дело, конечно, не в этом. Или не только в этом.

Высочайшее качество обучения весьма посредственного исходного (извините) контингента. Великолепное воспитание – патриотическое, физическое, эстетическое. Как это все было здорово: спортивные соревнования, художественная самодеятельность, костюмированные балы, репетиции оркестра, регулярные выпуски стенгазет, передачи школьного радиоузла. Скажете, что такого? Так ведь нищета была послевоенная. Лыжи и коньки к залатанным валенкам крепили, в школу с тряпоч-ными сумками ходили. В телогрейках. Впрочем, это все забылось. А вот что мы были беззаботно счастливыми людьми – помнится очень хорошо.

В школе был замечательный педагогический коллектив. Настоящие профессионалы – мастера своего дела. Уникальные словесники. Основательные знатоки предметов физико-математического блока и естественных дисциплин. Великолепная постановка изучения иностранного языка. Убедился позднее, стажируясь в Германии. Рисование и черчение вел настоящий художник, да еще боевой партизан - орденоносец Великой Отечественной. Подбор такого состава преподавателей – большая заслуга руководителя. Но это лишь часть проблемы. Надо было еще обеспечить его работоспособность, пробудить творческую инициативу, позаботиться о преемственности опыта, традиций,

профессиональном росте педагогической молодежи. И это, как я понимаю, был главный результат директорской работы Петра Васильевича Копытова. Какими усилиями, нервами, здоровьем – можно догадываться. Прожил  всего 56 лет. 
Летом 2004 года мы с группой земляков собрались навестить родную для нас Павловскую среднюю школу в связи с 50-летием со дня ее окончания. До боли знакомые места, волнующие встречи, неизбежные воспоминания… Словом, как всегда бывает в таких случаях. Когда немного схлынули эмоции и завершилась необременительная официальная часть, кто-то из нашей компании предложил:  «Сходим к Петру Васильевичу!» Его могилу на старой территории местного кладбища нашли не сразу.  Понятно, годы…

Директорский домик стоял в сотне метров от школьного здания, так что невозможно было разделить его служебное и личное время. Может, поэтому мы постоянно чувствовали его присутствие где-то рядом. Он всегда всё знал. Особенно о том, что с нашей мальчишеской точки зрения, знать ему не полагалось. Доносительство я исключаю категорически. Этого у нас не водилось, почиталось предательством. Просто он жил с нами одной жизнью. Как у всех учителей, у него была кличка-прозвище – «Петр». Ассоциировалось оно с именем первого российского императора. Не только потому, что он преподавал историю и особенно увлекательно рассказывал о делах своего тезки. За этим стоял характер творца, преобразователя, хозяина – настоящего русского мужика.

Ситуации бывали нешуточные. До сих пор кое-кто из моих друзей носит на лице почетные шрамы от преждевременно разорвавшихся бутылок с карбидом. А однажды, когда класс был на линейке – такие построения перед началом занятий были тогда обязательным ритуалом – разгильдяй-дежурный от нечего делать расстрелял из рогатки портрет одного из вождей страны. Догадываетесь кого, их в те времена было не так много. И очень удачно: даже глаза повыбивал. Стрелок отделался вызовом родителей и временным исключением на время разбора полетов. Ответственность за последствия директор взял на себя. И рисковал далеко не только должностью. Конечно, подобные ню-ансы школьных будней не прибавляли ему здоровья.

В те времена, как и сегодня, директор школы занимался не только и не столько вопросами организации учебно-воспитательного процесса. Начиная с 6-7 класса, каждый год по 2-3 недели мы участвовали в сенокосной страде, уборке картофеля и овощей, заготовке дров для школы. Это был настоящий лесоповал где-то в пойме Оби. Острые топоры, наточенные пилы, погрузочные работы, массовые перевозки подростков в кузовах грузовиков с лихими водителями, не имеющими представления о ГАИ. Директор отвечает за каждого головой. К счастью, не припомню никаких неприятностей, кроме мозолей. Школа, а это сотни квадратных метров учебных, административных, вспомогательных помещений, содержалась в образцовом порядке: ни оторванных дверных ручек, ни битых стекол, ни протечек кровли. В то время, как лист шифера и рулон рубероида были немыслимым дефицитом. За счет каких средств? Какими силами? Ума не приложу. Большой секрет директора.

Как он на все находил время? Включая исследовательскую краеведческую работу. Написанная им книга об истории Павловска одна из немногих такого рода. В ней имена, события, от далекой истории вплоть до наших дней.
Была работа, были и праздники. Преимущественно спортивные. Особенно вспоминаются футбольные состязания на районном стадионе, спортсмены в форме, вокруг поля (какие там трибуны!) масса болельщиков, естественно, полно школяров. У нас особый интерес. Петр Васильевич в составе одной из команд, причем, в качестве капитана. Не боялся уронить авторитет, выйдя на поле без костюма или из опасения проигрыша. Но зато какой пример подавал!
Что он был за человек – Петр Васильевич Копытов? Увы, не состоял в числе близких к нему людей. Напротив, в те времена полагал счастьем, не попадаться ему лишний раз на глаза. Так, на всякий случай. Учитывая его должность, а также характер дисциплины, которую он преподавал, можно уверенно сказать, что он был коммунистом. Того поколения – победителей и созидателей. Что он создал, посчитать трудно, но возможно, если принять во внимание, сколько людей прошло его школу воспитания и моральной закалки.

СПОРТ
Этот период жизни – на улице Сибирской – сравнительно непродолжительный по времени вмещает множество разнообразнейших событий, которые, без сомнения, сыграли существенную роль в том, кем мы стали впоследствии. В 7 или 8 классе меня, неизвестно из каких соображений, скорее всего, чтобы нуль не получить в зачете, выдвинули от нашего класса для участия в лыжных соревнованиях школы. Всё бы ничего, но дистанция была 10 км – десятка, как тогда говорили – а я более 3-х км в жизни не бегал, просто с горки катался. Отказаться и мысли не было. Накануне плохо спал, всё проигрывал в памяти предстоящую гонку и своё в ней место. И вот  - старт. Далее интересного мало, и я бы не вспомнил об этом эпизоде, если бы не последствия. Пришел последним, с зачетным временем 1 час 30 мин., замерз, палки нёс под мышками, а руки грел в карманах. Со стороны – картинка Кукрыниксов типа пленный немец под Москвой. Судьи уже ушли, оставив дежурного на случай организации поисков. Но всё дело в том, что после этого жуткого поражения я начал регулярные тренировки, порой просто изнурительные. Помню, однажды с утра пробежал, как обычно, 10-километровую дистанцию, вернулся домой голодный, достал из печки чугунок картошки, приготовленный для всей семьи, и… съел в одиночку. Что будут есть остальные, даже не подумал. Только успел переодеться в сухое и побежал в школу, учились со второй смены. Постепенно втянулся, был включен в состав общешкольной команды, и даже получил для тренировок казенные лыжи с ботинками. Тогда это была редкость. Правда, крепления были не рантовые, с дужками впереди, а универсальные, с патефонной застежкой на пятках. Бегали много и с удовольствием в группе с Мишей Мартыновым и Леопольдом Вагнером. Как правило, им  принадлежали первые места, я довольствовался почетным третьим. Наиболее высокий результат – 10 км за 42 мин. в то время соответствовал нормативам второго взрослого разряда. Сейчас, наверное, это смешное время, а я им гордился. 

Эти занятия потом продолжил в институте, выступал за факультетскую команду, заезд не хватал, но и последним никогда не был. В свое время об этом расскажу. Заметить хотел следующее. Ни в школе, ни в институте нас ни разу не осматривал никакой врач, если не считать общих для всех прививок, уколов и прочих подобных мероприятий. За исключением, разумеется, шоферской комиссии, которую мы проходили в обязательном порядке как будущие  командиры автовзводов по военной специальности. Так вот, на первых  2-3-х километрах гонки приходилось преодолевать состояние ломки организма, когда хотелось просто лечь и умереть. По крайней мере, мне. В какой степени этот «кайф» испытывали другие – трудно сказать, я думал, что все так же. Когда этот период проходит, и ты его выдержал, наступает, как говорят, второе дыхание и дальше бежать можно долго и успешно, в полную меру сил. Сейчас, когда за плечами немалый опыт жизни со стенокардией, мне кажется, что это была элементарная сердечная недостаточность. Абсолютно одинаковые впечатления. Потом организм понемногу адаптировался. Так что трудно сказать, каким был бы итог, если бы я перегнул палку в погоне за результатом. К счастью, этого не случилось.

В нашем 7Б классе я познакомился с замечательными ребятами, память о которых, а с некоторыми и периодические контакты, сохранились до сего дня. Первое время сидели втроем – были такие трехместные широкие столы – с Геной Киселёвым (Москва) и Фаритом Астаховым (Томск). Классным руководителем была молодая, но высококвалифицированная учительница истории Юлия Ивановна, которая держала нас в строгости. Думаю, не без основания. Сильнейшие преподаватели были по физике (Николай Федорович), немецкому языку (Ольга Ивановна), географии (Прокофий Иванович Фурдуев), математике (Иван Яковлевич Нехорошев).  Полугодие проучился у Владимира Николаевича большого мастера в области  русскому языку – в 7-м классе этот предмет заканчивался. На сочинениях и диктантах он всем выдавал из своей коробочки по новому перышку №86, потом после тщательной протирки собирал обратно.

ПОХОД НА ТЕЛЕЦКОЕ
На летних каникулах – это был 1951 год – мне посчастливилось попасть в состав команды, которая под руководством Прокофия Ивановича совершила поход на Телецкое озеро. Он был такой седой, представительный. Казался стариком. Между тем, с нами в группе был его родной сын – девятиклассник. Кто-то, помню, намекал на сложности его судьбы, в прошлом якобы военной. Всё может быть, время было суровое. Но видно было, что человек он опытный, бывалый, сильный. Сдержанный и немногословный. Пользовался таким авторитетом, что в походе я даже ритм его шагов пытался копировать.  Это было  незабываемое приключение. Как я догадываюсь, средства были ограниченные, да и сервис соответственный. До Бийска поездом, впервые в жизни. За окном лес. Дотемна сидел, уставившись в пролетающие мимо деревья и кусты с тайной надеждой увидеть если не медведя, то хотя бы какого-нибудь зайчишку. Смешно, конечно, но при каждом удобном случае так и смотрю до сих пор.   Дальше – по-всякому. Из города довольно долго выбирались пешим порядком по широко автодороге, обрамленной сосновым лесом,  пока не исчезли с глаз автоинспектора. Ловили подходящую попутку до Горно-Алтайска. Сохранилось впечатление, что автобусов там в то время вообще не было. На следующее утро купались в каком-то вполне благоустроенном пруду или озерке, и одна высокого роста девочка у нас едва не утонула, хотя глубина была – по грудь. От страха она поджимала ноги и захлебывалась. Спасли дуру. Много шли пешком с рюкзаками на плечах, под палящим солнцем, под дождём, по расхристанным таежным дорогам и каким-то пешеходным тропам, пользовались попутками, подталкивая их руками через непроезжие места, ночевали в деревенских школах, пустующих по случаю каникул. В первый же вечер по прибытии в Артыбаш переправились на лодке на противоположный берег – кажется, там ширина озера не более полукилометра – и оказались в царстве немыслимого изобилия голубики, которой лакомились до посинения (в буквальном смысле), а потом ещё компот из неё дня два варили. На весельной лодке (или двух?), но с проводником, гребли, конечно, сами, прошли до водопада Корбу, потом была стоянка на противоположном берегу в устье реки (кажется) Чулышман. Проводник то ли подстрелил, то ли загарпунил здоровущего тайменя, и была потрясающая уха на походном костре. Из преподавателей в составе группы была Нина Федоровна Сикорская – в то время совсем молоденькая учительница химии, работавшая, по-моему, первый год. Вполне понятно, что над ней шефствовали старшеклассники, стараясь облегчит тяготы походного быта. Один из них – белокурый красавец Алик Зюзин – однажды перестаравшись так «подсушил» на костре её туфли, что они стали непригодны для дальнейшего использования. Запомнилась встреча с группой настоящих туристов  из Москвы или Новосибирска, у которых были настоящие фабричные рюкзаки с карманчиками и пряжками, была гитара, и они дружно пели весёлые, но неизвестные нам песни. Городские, не ровня нам, деревенским, они были как будто из другого мира – далёкого, большого, светлого.

ВОДНЫЕ ПРОЦЕДУРЫ
 Где-то в первые годы жизни на берегу Фунтовки мы получили от отца великолепный подарок – легкую и ходкую лодку-долбленку. Это была мечта всех пацанов, а у нас она стала реальностью. Сколько незабываемо счастливых моментов связано с нашими походами по водной глади пруда, его дальних заросших кувшинками и камышом проток, и таинственных, окруженных лесом, притоков и бухточек. Купались с весны до осени. Братья рыбачили. Особенно удачливым и умелым был Дима, почти всегда он был с добычей. Мать в постирушках выворачивала карманы его брюк с остатками червей, порой и других ценностей. Помнится, однажды ещё малышом он нагреб на морозной улице полный карман таких красивых аккуратных шариков, которые, как выяснилось, оставили ночью зайчики. С тех пор берут истоки уверенности на воде, которая как будто по наследству переходит к детям и внукам. По весне, светлыми вечерами, прямо таки пиратствовали,  используя для стрельбы водой на 20-30 метров велосипедные насосы. Увы, жертвами чаще всего бывали катающиеся на лодках девчонки. Летом набивались в лодку по 10-12 человек в плавках и трусишках, потом затапливались  где-то далеко от берега, сопровождая лодку до берега в режиме подводного плавания. Потом придумали поставить мачту метра 2-3 высотой, простенький прямой парус, получилась почти что яхта, правда, бескилевая. Поскольку проход под мостом на водный простор был высотой 1,5 – 2,0 метра, пришлось делать складную конструкцию. После этого стала привлекать уже не штилевая, а ветреная погода. Волны, конечно, не тихоокеанские, но при некотором воображении, а в этом недостатка не было, можно представить себя и мореходом.

Пруд не отпускал нас и зимой. Когда появлялось ледовое покрытие, мы использовали его как гигантский каток. Уходили против ветра в верховья, и оттуда, растопырив полы одежонки, неслись как на буерах под парусами. Случались конфузы, когда лед проламывался. Трагедий не было, хотя остается удивляться нашему везению. Но сушиться приходилось идти к друзьям, у которых родителей не было дома, чтобы не оказаться разоблаченным и наказанным. Возле школы прямо на льду пруда ежегодно создавался каток, которым мы все активно пользовались. Не лишне упомянуть, что коньки крепились к валенкам ремешками и веревочками системой специальных закруток. Крепежный материал, особенно мягкие сыромятные ремни, были большой ценность и жутким дефицитом. Однако, развитых товарно-денежных и даже простых меновых операций не было. Делились, кто чем мог.

Сейчас, когда я всё это написал, стало ясно, что мы жили в режиме активного спортивно-трудового стиля. К этому ведь надо добавить массу мелких и крупных обязанностей по дому, которые приходилось выполнять регулярно, походя, не затуманиваясь размышлениями и проблемами. Воды принести, за скотиной убрать, корма подкинуть, дровишек приготовить и занести, снег расчистить во дворе, у ворот и калитки, летом огород, будь он не ладен, поливки и ухода требует. Об отдыхе, развлечениях, спорте не забудем. Отсюда, идеальная одежда – стандартная военно-зековская фуфайка на вате и из х/бумажной ткани. Пальто мне пошили из старого отцовского где-то в 9-м классе. Носить я его не мог, да и не носил. Страшно неудобно и неуклюже в нём себя чувствовал.

Надо добавить, что телогреечная униформа дополнялась самодельной мамой сшитой тряпочной сумкой, типа противогазной, с лямкой через плечо, с которой  я (как и мои братья) ходил в школу. Не то, чтобы стеснялся, но какое-то время было шиком ходить без учебников, засунув 3-4 тетрадки и  дневник за брючный ремень. И в институте так же, но уже без дневника.  Где-то в 8-9 классе, не знаю, как уж получилось, ходил в школу с кирзовой хозяйственной сумкой с замком-молнией. Очень удобно и практично. На такой  можно было даже прокатиться с ледовой горки  без ущерба для книжек и штанов.

ВЕЛОСИПЕД
У нас было счастливое детство, потому что был ещё и ВЕЛОСИПЕД! Тот,  кто был обделен этим в детстве, может даже не понять, о чем идет речь, как не может понять счастье полета рожденный ползать. Первый велик подросткового типа оказался неудачным и некомплектным, видно провалялся где-то на складе много лет. Мы с ним намаялись жутко. В день по 2-3 раза клеили колеса, бог знает, чем приходилось заменять ниппельную резинку, отрегулировать подшипники колес – это было вообще недоступно, но главное, какой-то умник поставил обе пробки каретки на правую резьбу, и во время движения одна из них постоянно откручивалась, что ни делай. Даже на этом уродце я совершал прогулочные поездки в несколько десятков километров. Папа с мамой, конечно, видели всё это. И вот однажды, после ударной прополки огорода соток в 12-15, нам было выделено «целевое финансирование» на новый велосипед. Моментально (пока не передумал) сажусь на попутку, еду в Барнаул (50км), покупаю отличный дорожный велосипед, привожу его в надлежащий вид и своим хо-дом возвращаюсь домой. На этот раз машина оказалась на редкость удачной, у нее был легкий и жесткий обод коле-са, к тому же появился навык своевременно подтягивать ослабшие спицы. Можно было отправляться в серьезные маршруты. За делами-заботами не серьезное как-то не получилось, а в прогулочном режиме мы с  друзьями (Костя Каинов и Юра Полушкин) однажды вечером, после какого-то экзамена прокатились по маршруту Павловск –Елунино- Шелаболиха-Павловск.

ТРУДОВАЯ ЗАКАЛКА
Осенью нас, школьников, обычно привлекали на сельхозработы. Несколько раз на заготовку дров для школы. Участвовали без принуждения, с удовольствием, остались самые приятные воспоминания. Но из наиболее запомнившихся событий в памяти сохранились поездки на заливные приобские луга на заготовку сена. Атмосфера  серьезного труда во взрослом коллективе привлекала и завораживала. Работа была утомительная, но вполне посильная, на свежем воздухе, в аромате луговых трав, с приличной кормежкой (там такие караси!) и чудесными ночевками в шалашах. Мы были копновозами.  Кто знает – улыбнется, кто не знает – долго объяснять. И ни к чему. Главное – мы были при лошадях, хотя и на смирных. Помню Пегаса, который сам останавливался и ждал, если неопытный седок с него сваливался. Один умник как-то решил его проучить по какому-то поводу. Кажется, далековато ушел во время ночной кормежки. Он прискакал на нем галопом и, приблизившись к стану вплотную, резко натянул поводья и скомандовал: «Тпррруу!» Конь встал, как вкопанный на все четыре, а незадачливый седок кубарем полетел через голову далее по траектории движения. Пегаса все обожали. И однажды утром обнаружили беду. Конь напоролся на высоко срубленный ствол ветлы и серьезно поранился. Его осторожно погрузили на платформу грузовика ГАЗ-АА и отправили на лечение к ветеринару. Умный конь, понимая ситуацию, вел себя отменно терпеливо, не оказывая никакого беспокойства. Рану зашили, и через некоторое время Пегас снова был в строю.

Сенокосная страда постоянно в круговороте динамичного движения. Июльская погода неустойчива, дорога каждая минута. А если тучка на горизонте? Настоящий аврал. И когда капли первого дождя застают под свежесложенным стогом – чем не победа? Когда мы стали постарше, появилась и более ответственная работа: на конных граблях. Тут уж не зевай, иначе сам под граблями окажешься. Впрочем, такого в нашей практике не случалось. Привлекали для помощи женщинам на копнежке.  Женского в этом деле мало, но мужиков было ещё меньше, не забывайте, о каких годах  речь идет. Они на стогометании. Эти копёшки нужно забросить специальными трехрогими вилами на стожок, это метров 3 в высоту. И вся сенная труха у тебя за воротником или на голом теле, если, разгорячившись, разделся. Змей тоже опасались. На лугах их полно. Но, кажется, они нас опасались ещё больше.

Одним из памятных эпизодов, это было на последних «беззаботных» каникулах после 9-го класса. Ручная косьба в одной шеренге с мужиками, где ритм работы общий. Отставать нельзя, задержишь сзади идущих косарей. Работа в общем приятная: трава медовая росистая, коса-литовка отлажена, подогнана по росту, отбита и навострена, только посматривай, чтобы в кочку не врезаться. Но проходит десять, пятнадцать минут, полчаса, руки, устают, плечевой сустав ломит, весь уже мокрый от пота, как мышь, а надо держаться. Горжусь, что удержался, хотя было нелегко. Предполагаю, что это национальная форма русско-крестьянской инициации, в результате которой тебя принимают как своего деревенские мужики. Вспоминаю сцену из Льва Толстого, где помещик Левин с крестьянами косит траву. В жизни всё не так романтично, сильнее пахнет потом .

АВТОМОБИЛЬ
В эти старшеклассные годы получил начальные представления и навыки, позволившие за месяц с лишним до наступления 18-летия получить профессиональные водительские права. Автокнижками увлекался с 5-6 класса. Был учебник шофера 3 класса 1946 года издания, который я выучил почти наизусть. Но получением практических навыков я полностью обязан  Ивану Егоровичу Фарисееву – райисполкомовскому шоферу, который возил отца. У него, полагаю, был свой интерес в том, чтобы посадив меня на свое место, получить в летнее время какой-никакой отпуск для хозяйственных дел. К тому же в райисполкоме был второй автомобиль, тот самый ГАЗ-АА, а водитель – один. Конечно, был немалый риск. Тем более, что в эксплуатационных делах было много кошмарных непорядков. Назову всего два факта, после которых уже ничего добавлять не надо. Тормоза у нашей красавицы «Победы» брали с третьего (!) качка. Это была первая модель с гидравликой, и удаление воздуха было непознанной экзотикой. Тем более, что тормозная жидкость – немыслимый дефицит и остался таким надолго. А у нашей красавицы к тому же в движении падала продольная рулевая тяга. В пути я ложился под передок «Победы» и вправлял ее, как грыжу.  Никудышний аккумулятор вроде бы уже не причем. Как сказать! Утром заводимся с буксира, и я тараню форкопф остановившегося тягача. В Приобье засели в глинистой колее. Мужики приносят вагу, заделывают под порог, а тот  сминается, как бумажный. Иван Егорович, принимая машину,  только языком цокал и укоризненно качал головой. Не ругал. Умнейший был мужик, я его просто обожал.

Видимо, Иван Егорычу не по силам стала степень ответственности. Мало ли что может сотвориться при такой кадровой обстановке с главой района. И он в лоб поставил вопрос: «Ты экзамен на права думаешь сдавать или как?» «Или как» не подходит никак. Комиссию прошел на пределе по зрению, на оба глаза 1,4 при нормативе 1,4. Правда, без очков. И сдал с первого захода, получив по вождению  трояк. Сдавали на ГАЗ-51 с двойной кабиной, который я видел впервые в жизни. Инспектор Новиков остановил эксперимент, задумчиво посмотрел на меня и произнес роковую фразу: «Что же с тобой делать?» И… выдал права. Случилось это 11 августа 1955 года – это одна из самых памятных дат в моей жизни, когда я ощутил за плечами такие маленькие, но вполне настоящие крылышки. Глубоко смотрел мужик, не ошибся.

Бывают в жизни совпадения. Много позже на Бердском шоссе я встретил опять инспектора Новикова – офицера из облГАИ, другого конечно, однофамильца, но такого же внимательного,  вы-держанного, в общем приятного в общении, как мой крестный. Куда-то подбросил его, время было, а бензин стоил дешевле газировки, и он наказал обращаться к нему по любому вопросу. Раза 2-3 он меня «проталкивал» на техосмотрах без волокиты и придирок. В очередной раз заезжаю – нет больше Новикова, говорят его коллеги, погиб при исполнении. Нет, не бандитская пуля. Задавили в условиях плохой видимости. 
Все братья до единого, независимо от профиля и характера деятельности, водилы от бога. Меня давно превзошли по всем параметра. Что ж, так и должно быть. Гладких дорог вам, родные.

ДЕТСТВО ЗАКАНЧИВАЕТСЯ
  Между тем, наступил 1954 год, учеба близилась к концу. И тут случилось событие исторического масштаба. Мне скоро 17, маме 35 – дальше разница в возрасте будет стираться ещё стремительнее. И вот она так деликатно стала – нет, не советоваться рожать или не рожать – а намекать, какое имя было бы подходящим, если бы, скажем, у нас появился ещё один братик. Мы все, конечно, были в восторге, в нашем полку прибыло,  и развернули настоящую дискуссию. Остановились – Саша,  Александр. Тем более, если случится прокол и будет девочка, имя даже менять не придется. Прокола, как известно, не случилось. Все прошло штатно. В положенное время мама меня предупредила – пора. Отец, как обычно, пропадал на работе. Сбегал быстренько на конюшню, взял лошадку с кошевкой, и в сопровождении старших братьев под обиженный рёв младших, поскольку их не взяли, мы отвезли маму в больницу. Не лучшее место под солнцем Павловская райбольница,  одно название что рай, но в этот раз все обошлось наилучшим образом.  Радостным был тот солнечный весенний день, когда маму с увесистым малышом образцового типоразмера и спокойного до флегматичности характера привезли домой. Особо нянькаться с ним и тетеш
кать возможности не было, наступали горячие дни выпускных экзаменов. Саша был последним и единственным, который вырос не на моих руках, но, как выяснилось уже в ближайшем времени, ничего от этого не потерял. И хотя мы виделись буквально эпизодически, каким-то внутренним чутьем он ещё в 2-3 годика воспринимал меня как своего, не чуждался, охотно шел на руки, позволял себя подбрасывать, но особенно обожал ездить на спине.

 Экзамены прошли как в сомнамбуле, на автомате. Знания у меня были неплохие, но гонор и самоуверенность ещё лучше. На письменном экзамене по геометрии с применением тригонометрии я решил свою задачу без проблем. Но когда по рядам втихаря сообщили ответы, мой не сходился ни с одним вариантом. Я решил задачу другим способом, тщательно перепроверил расчеты – получалось то же самое. Сдал работу комиссии, не догадавшись проверить условие, и вышел из класса с легким сердцем. Эйфория продолжалась недолго. Выяснилась жуткая вещь: по непонятной логике в свой вариант задачи я подставил цифры из второго варианта. Получился ни один, ни другой, а третий, не предусмотренный экзаменационным заданием, утвержденным Министерством. Комиссия оказалась в сложном положении. Формально, да и по сути, я экзамен не сдал. Но если поставить двойку, я теряю год жизни, следующий экзамен через год, а как с остальными экзаменами быть?. 10-классник второгодник. Они сделали всё, что могли... И мне поставили ТРОЙКУ. Фактически ни за что. Рисковали репутацией.

Ощущения провала не было, я, как последний придурок, ощущал себя правым. И не боялся будущего. В институт не хотелось, учиться надоело. В то время экзамены были, начиная с 4-го класса. Работать любил и кое-что уже умел. На такой драматической ноте – вполне шел на медаль, как мой лучший друг Гена Киселёв, и такой конфуз – я распрощался с детством и школьными действительно незабываемыми годами. Ведь полвека с лишним прошло, а столько сохранилось в памяти.