Через несколько дней на утреннем построении комендант сказал: «Завтра будете ходить на работу в лес. Кто будет хорошо работать, того будем лучше кормить. Не думайте бежать. Кто побежит, того поймаем и повесим на глазах у всех. Работайте хорошо. Война скоро закончится, и мы отпустим вас домой». Я уже понемногу стал понимать их слова, даже некоторые предложения. Почему-то их говор отличался от слов, написанных в учебниках. Я внимательно прислушивался к их выкрикам и разным выражениям, постепенно выискивая в памяти соответствующий перевод.
Лагерь наш охранялся солдатами с пулемётами, автоматами и собаками. В воротах всегда стояло двое немцев. Утром подняли в пять часов (об этом времени я узнал позже от других пленных), построили. Пересчитали нас по головам. У нас не было ни фамилий, ни номеров. После разрешили позавтракать. В консервную банку налили вонючей баланды без соли и дали кусок хлеба. После еды банку засунул в пустую сумку из- под противогаза и снова встал в строй, который уже готовился идти на работу. Нас разделили на группы по тридцать человек. Сопровождали нас автоматчики с собаками. Двинулись в путь. От лагеря отошли километров на пять – шесть. В лесу нас разделили по два человека. Показали что делать. Нам велено из леса метров сто от дороги выносить брёвна и кидать у дороги. Дорога была из полужидкой грязи. Другие группы пленных эти брёвна клали поперёк дороги, делая настил. Клали брёвна потому, что здесь было топкое место, выступала вода, а здесь предполагалось движение транспорта. Брёвна укладывали и укрепляли специально созданные группы из пленных под руководством немецких специалистов.
Я уже на голове имел пилотку, взял её у покойника, которого тащил бросать в яму. Таскали брёвна до обеда. Там же в лесу кормили нас привезённым обедом. Некоторые суп набирали в каски и пилотки и пили с хлебом. Немцы, приняв свою еду, сидели и курили. Нам разрешали сидеть. Многие наши пленные очень бедовали от отсутствия возможности покурить. Я же насчёт этого не переживал, так как запах курева не мог терпеть. После обеда опять таскали брёвна. Трудно нам было их носить, так как сил было мало. Во время работы я начал изучать поведение конвоиров. Двое пленных несут бревно, за ними один конвоир. Они создали такую цепочку, чтобы и спереди и сзади был конвоир. Всё время мы были под контролем. Когда отнесём бревно и возвращаемся в лес за следующим бревном, то можем оправиться. Немцы разрешали, но очень следили. Чуть что, стреляли без предупреждения. Я видел, как один пленный сел оправиться и почему-то упал, то его убили, очевидно думая, что он решил бежать. И так ежедневно нас выводили в лес работать, а вечером приводили в лагерь.
Вечерами, лёжа на земле, на тонкой подстилке, мы тихо переговаривались, громко говорить было опасно: были стукачи. Вот уже прошло две недели, как мы тут, а жизнь наша не становится лучше. Кормили ужасно плохо, от такой пищи силы не прибавлялось. Каждый день утром из коровника тащили умерших за ночь пленных и кидали в ту яму. Умирало большинство пожилых и тех, у которых появились какие-то болезни. Болезни здесь прогрессировали, и выход один – в яму. Ни врачей, ни какой-то медицинской помощи не было. Может, среди пленных и были врачи, но никаких лекарств не было. И с любой болезнью тут борьба не велась.
Я сказал своим друзьям:
- Хоть мы и молодые, но недалеки от стариков. Я уверен, что отсюда живыми не выйдем. Единственное, что нам надо предпринять – это бежать и бежать, не откладывая на будущее, иначе потом не будет сил для побега.
Ребята согласились со мной, но не хотели это предпринимать так быстро. Они говорили, что надо всё основательно взвесить, всё продумать, а тогда только решить. Я согласился:
-Ладно, повременим, но недолго.
Утром опять немцы вбегают в коровник, как бешеные, кричат, стреляют вверх : auf, schnell, raus – запомнил я эти выкрики ( встать, быстро и мигом вон из коровника). Кто вставал не быстро, получал удары прикладом автомата по чём попало. А кто оставался лежать, не вставал, того пинали, что было сил. Но не могли подняться только умершие. Они лежали, им ничего уже не было нужно, им было уже легче, чем нам. И так каждый день. Большая яма за коровником была уже наполовину наполнена. Почему-то её не засыпают, а только посыпают известью.
В лесу на работе носить брёвна становилось всё трудней. Были случаи: неся бревно, некоторые падали, и если пленный не поднимался, то его тут же пристреливали. Немцы кричали, что эти русские лентяи, они не хотят работать, их всех надо перестрелять. Но почему же они такие жестокие, ведь мы уже не сопротивлялись. Очевидно, мы работали не по-ихнему. Но как же можно было лучше работать голодному, уже потерявшему силы, человеку. Это невозможно.
Я старался идти и внимательно смотреть под ноги. С напарником договорились, что если вдруг что случится, помогать друг другу. Менялись местами: то я впереди, то он. Ходили медленно. Хотя конвоиры и покрикивали, но мы не обращали на это внимание. Запас немецких слов, понятных мне всё увеличивался. Я уже стал понимать целые предложения, но вида не показывал. В лагере к нашей группе присоединился ещё один пленный. Он служил в нашем полку, звали его Пётр ( фамилию забыл) из Ярославля. Мы его некоторое время проверяли и убедились, что он тот, кто нам нужен. Теперь мы вчетвером строили план побега. Предлагали разные варианты, критиковали, отбрасывали, опять предлагали. Время работало не на нас. Чем дальше сил становилось всё меньше, а значит и трудней осуществить побег. Мне казалось, что если подождать ещё месяц, то совершить побег не хватит сил, поэтому я торопил свою компанию. С первого дня пребывания в этом лагере, я внимательно изучал местонахождение и пришёл к выводу, что из лагеря убежать невозможно. Лагерь находился на открытой местности, и в любом направлении до леса далеко. Кроме того, лагерь усиленно охранялся. Автоматчики меня не так страшили, как их собаки. Автоматчик может уснуть ночью или вообще быть не внимательным, а вот собака хорошо слышит и быстро бегает. Я пришёл к выводу, что бежать нужно только с места работы. Все беседы с друзьями я вёл осмотрительно, так как появились провокаторы, которые не стесняясь забирались в гущу пленных, прикидывались «земляками», и открыто призывали к побегу. Я внушал своим друзьям, чтобы они стереглись их, не входили с ними в контакт и не в коем случае не давали намёка, что есть мысль о побеге. Я не знаю, что говорили обо мне мои друзья, но я в этом деле был очень осторожен и осмотрителен, может даже чересчур. Однажды вечером, когда все улеглись на ночлег, Шарапа тихо сказал мне, что он на работе познакомился с тремя земляками.
- Они уже несколько раз таскали брёвна вместе, присматривались ко мне, но ничего о побеге не говорили. А вот вчера они предложили бежать вместе. Я сказал, что не знаю, надо подумать. Они долго меня агитировали, но я согласия всё же не дал. А что ты скажешь, командир?
- Знаешь что, Иван, ты лучше с ними познакомься, узнай, кто они, откуда, где и с кем служили, как попали в плен. Мы должны точно знать, наши ли они? Для большего доверия расскажи о себе.
Свободное копирование
