Всем ссыльным было объявлено, что выходить за черту города нельзя. Виновники будут застрелены на месте. Приказали каждую неделю приходить в комендатуру и отмечаться. В 1930-1931 учебном году учиться не пришлось: в местную школу ссыльных не принимали. Начальство обещало:
- У вас - ссыльных будет своя школа. Её намечено строить недалеко от посёлка.
В 1931-32 учебном году школа для нас ещё не была построена, но уже строилась. Я опять не учился. Летом бегали с товарищами по тундре, собирали ягоды (морошку), грибы, удили рыбу. Я много читал, рисовал, к этому у меня был «вкус», и неплохо выходило. Некоторые картинки продавал, особенно пейзажи прежнего места жительства, пароходов пассажирских и буксирных. Даже нарисовал на жести масляной краской свой родной дом. Любил мастерить разные игрушки. Ну, и делал разные каверзы, за что мне часто попадало.
Однажды сделал бумажный змей с трещоткой. Ветров там было достаточно. Змей взлетал высоко над домами и трещал, спасу нет. И вот возникла у меня озорная мысль. Как-то вечером пастух гнал коров мимо дома зырянки, где мы были на квартире. Я быстро запустил змея в воздух, а сам стал за домом и начал наблюдать. Когда змей затрещал, коровы кинулись с дороги в разные стороны, подняв хвосты, стали разбегаться. Пастух ничего не мог с ними поделать. Они мчались с рёвом друг на друга и даже на пастуха. Мне же было весело, я подпрыгивал на одной ноге. Пастух собрать коров не мог, зато нашёл меня и так намял мне бока, даже разбил нос, из которого текла кровь. Но я не плакал. Пастух разорвал змей в клочья. Когда я пришёл домой, о событии уже знала мать и хозяйка. Они «пилили» меня до позднего вечера.
Хозяйка наша была чуть с причудой. Когда она чего-то испугается, или ей скажут что-то неприятное, она закатывает глаза и начинает кричать не при выдохе, а на вдохе: Ох…! Эх…! Ох…! Эх…! А мне это очень нравилось. Я уже долго не слышал такого крика и решил ускорить дело. И вот сделал из толстой бумаги маленькую гармошку. Вставил в неё катушку из-под ниток и к внутреннему отверстию прикрепил язычок из бумаги. Когда гармошку сжимаешь, то получаются звуки, не совсем приятные. Из проволоки сделал устройство: сжимать её и разжимать. Когда дома никого не было, привязал гармошку под хозяйкиной кроватью. Её кровать стояла на кухне, а во второй комнате – горнице стояла наша кровать, где спали папа, мама и я. Между комнатами была переборка из досок и двери. От гармошки я протащил ниточку через щель переборки и привязал к своей койке так, чтобы лёжа на койке можно было легко до неё дотянуться. Я с нетерпением ждал наступления ночи. Наконец, все улеглись спать. Папа лёг скраю, за ним мама, а я у самой стенки. Когда услышал, что отец захрапел, а потом и мать, я просунул руку к нитке. Потянул раз, два, три и прекратил. Начал внимательно слушать, что произойдёт в другой комнате. Хозяйка сразу зашевелилась, закричала знакомым голосом, затем успокоилась. Минут пять я подождал и опять резко потянул нитку несколько раз. Хозяйка сильно начала кричать:- Ой…! Эй…! Ой…! Эй…! Затем она слезла с койки, зажгла керосиновую лампу и снова начала кричать. Потом открыла дверь в нашу комнату и стала звать мою маму:
- Васильевна, Васильевна, вставай!
Мать проснулась, слезла с койки, подошла к ней.
- Что, Филлимоновна, не спишь?
А хозяйка вновь начала кричать приятным мне голосом:
- Ох…! Эй…!
А я лежу, не дышу, прямо дух захватывает, так интересно.
Когда хозяйка накричалась, то рассказала матери:
- Васильевна, у меня под койкой кто-то хрюкает, это, наверное, домовой. Иди, погляди.
Мать пошла за хозяйкой, стала её успокаивать, посмотрела под койку. Сказала, что ничего и никого там нет, успокойся и ложись спать. Сама вернулась и легла. Я притворился спящим, но вскоре уснул.
Утром, когда хозяйки не было дома, мать полезла под хозяйкину кровать и поднесла к моему носу ту злополучную гармошку, затем разорвала её и бросила в печку. Меня же потрепала за уши и прочитала длинную мораль. Я пообещал, что больше гармошкой хозяйку пугать не буду и убежал на двор к ребятишкам.
