VII.
Всю зиму 1853 года я провел в Петербурге и нанял себе особую квартиру в деревянном домике, в саду, где жил только хозяин с женой; ход у меня был особый; и этой квартиры никто не знал, кроме А. Толстого, Бейдемана, Кулиша и Тургенева. Я предался сочинению эскизов и чтению... Сюда нередко приходил А. Толстой, бывало состряпает на принесенной им кастрюле рыбу или бифштекс, мы поужинаем с ним и будущей женой его Софьей Андреевной {Миллер, рожденной Бахметьевой.} и простимся; он уйдет к себе, а я к отцу, где всегда ночевал. На мою квартиру нередко приходил ко мне П. А. Кулиш -- знакомил меня с историей, преданиями и песнями Малороссии; читал сочинения Шевченко. Кулиш находился под присмотром полиции вследствие истории ареста своего с Шевченко, Костомаровым и Белозерским в 1847 году. Время, которое я провел в моей уединенной квартире, вспоминается мною особенно приятно; так было тихо, хорошо на душе; все существо мое было предано искусству. Зашел ко мне тогда раза два Тургенев, чтобы посмотреть на мои работы, а затем привел с собою приятеля своего, охотника Вакселя. Замечания его были метки и представляли интерес. В эту зиму я часто проводил вечера у А. Толстого и Софьи Андреевны, где очень часто бывал Тургенев и читал нам Пушкина, Шекспира и некоторые свои произведения. Тургенев всегда был интересен, и разговор затягивался, без утомления, иногда до полуночи и более. София Андреевна, будущая жена А. Толстого, была хорошая музыкантша, играла пьесы Перголеза, Баха, Глюка, Глинки и др. и вносила разнообразие в наши вечера пением.
Когда настала весна, я отправился опять в Малороссию, оставив Бейдемана в Петербурге, занятого работой на первую золотую медаль, и простясь с Лагорио, который уехал за границу.
Я направился прямо в Сокиренцы, рассчитывая там приняться за исполнение задуманной картины на мотив, заимствованный из поэмы обожаемого мною мученика Шевченко "Катерина": на дороге сидит кобзарь, но, увидя экипаж, он заиграл на бандуре в надежде обратить на себя внимание и что-либо получить на свою бедность; около него его провожатый, обвешанный торбынками.
Написав эту картину, я отправил ее в Петербург, прося брата Николая представить ее конференц-секретарю Академии Художеств В. И. Григоровичу для осенней выставки. Григорович встретил брата, выходя из столовой своей квартиры, пощелкивая перышком, которым ковырял в зубах. За эту картину члены Академического Совета полагали дать мне вторую серебряную медаль, но она не была присуждена по случаю протеста ректора живописи, классика В. К. Шебуева, нашедшего недостаток в том, что у бандуриста не было видно ног. После такого суда я просил брата картину не выставлять и отправить ее мне обратно.
Картина эта осталась у Балагана в Сокиренцах, где она висит и до сего дня, как известно мне от теперешней владелицы, вместе с тремя другими моими картинами.
Свободное копирование
