В Париже - 22

* * *

 Я запер теперь Сведенборга, простился с ним с благодарностью, как с человеком, который, хотя бы и при помощи страшных картин, но вернул меня к Богу. И вот Черный Христос уже не мучает меня несчастьями, но Белый, ребенок, умеющий смеяться и играть, сближается с адвентом, и благодаря этому приобретается более радостный взгляд на жизнь, пока я наблюдаю за своими поступками, словами и даже помышлениями, которых, как кажется, невозможно утаить от неведомого ангела хранителя и ангела карающего, всюду следующего за мной.

 Загадочные случайности продолжают приключаться, но они не столь грозны, как раньше. Я оставил христианство Сведенборга потому, что оно ненавистно, мстительно, мелочно, проникнуто раболепством, но я сохраняю l'Imitation с некоторыми изъятиями и последствием несчастного состояния души, вызванного исканием Иисуса.

 Однажды вечером сижу я и обедаю с молодым французским поэтом, только что прочитавшими Inferno, жаждущим объяснений с точки зрения оккультизма, тех припадков, которым я подвергался.

 -- У  вас нет талисмана? -- спросил он. -- Следовало бы иметь талисман.

 -- Как же, у меня есть l'Imitation! -- Он взглянул на меня; я несколько смутился, потому что проявил некоторое дезертирство, и вынул часы, чтобы иметь что-нибудь в руках. В то же мгновение пал с цепочки образок Sacré Coeur, Я еще более смутился, но ничего не сказал.

 Мы скоро встали и пошли в кофейню у Châtelet, чтобы выпить по кружке пива. Зал обширен, и мы заняли места у столика напротив двери. Там просидели мы некоторое время, и разговор вертелся вокруг Христа и его значения.

 -- Он наверное страдал не за нас, -- промолвил я, -- потому что если бы это было так, то наши страдания уменьшились бы. Этого же не произошло, напротив они стали чуть ли не интенсивнее.

 В эту минуту мы обратили внимание на то, что кельнер начинает щеткой подметать пол между нами и дверью, где никто не проходил после того, как мы вошли. На чистом паркете выделяется венок из красных капель. Проходя мимо нас, кельнер ворчит и косо на нас смотрит, как на виновников. Я спрашиваю у моего собутыльника, что это такое.

 -- Что-то красное.

 -- Так это мы сделали, потому что никто после нас тут не проходил, а когда мы вошли, было чисто.

 -- Нет! -- ответил товарищ, -- мы не могли этого сделать, потому что это не следы ног, а как будто кто-то терял кровь -- из нас же кровь не шла.

 Это было неприятно и неудобно, потому что мы обратили на себя внимание остальных гостей.

 Поэт понял мои мысли, но он не видал происшествия с образочком.

 -- Христос преследует нас, -- сказал я, чтобы облегчить мою душу.

 Он ничего не ответил, хотя хотел бы найти всему этому естественное объяснение, которого не находил.

 Раньше, чем покинуть моего друга американца, которого я пробовал сравнить с терапевтом Фрэнком Шлаттером, я должен рассказать несколько случаев, подтверждающих мое подозрение в том, что у этого человека есть двойник.

 При возобновлении знакомства на этот раз я высказал ему откровенно мое мнение и показал ему номер Revue Spirite, в котором напечатана статья "Мой друг X..." Он показался мне нерешительным, вернее скептически настроенным.

 Через несколько дней пришел он обедать совершенно расстроенный и рассказал с волнением, что возлюбленная его исчезла, не оставив о себе никаких вестей и не простившись.

 Она несколько дней отсутствовала, затем снова вернулась. После продолжительного допроса она наконец объявила, что боится своего господина, у которого она управляла хозяйством. Он узнал тогда, что, когда ночью она просыпалась, а он спал, его лицо бывало мертвенно бледным и неузнаваемым, что ее очень пугало.

 Впрочем он никогда не мог ложиться до полуночи, в противном случае он испытывал мучение, как будто его перед огнем жарят на вертеле, и ему приходилось выскакивать из постели.

 -- У вас нет мании преследования, -- сказал он, прочитав Inferno, -- но вас преследовали, однако и не люди.

 Подстрекаемый, моими рассказами, он начал рыться в своих воспоминаниях и передал мне разные необъяснимые явления из его жизни последних лет. Так например, на Pont St.-Michel было пятно, проходя мимо которого ему всегда, приходилось останавливаться от судороги в ноге. Это постоянно повторялось, и он дал возможность друзьям в этом убедиться. Он обратил внимание и на некоторые другие особенности и научился употреблять слово "наказан".

 -- Когда я курю, то бываю наказан; наказывают меня и тогда, когда я пью абсент.

 Однажды встретившись, еще до наступления обеденного часа, отправились мы в кофейню De-la-Fregate на улице du Bac. Среди оживленного разговора выбрали мы лучшее место и потребовали себе абсента. Разговор наш продолжался, как вдруг товарищ прервал его и, оглянувшись, сказал мне:

 -- Видели ли вы такое собрание бандитов? Ведь это всё типы преступников.

 Оглянувшись в свою очередь, я был поражен, так как это не была обычная публика этой кофейни, а всякий сброд, и многие казались переодетыми и корчили гримасы. Мой товарищ сел так, что за его спиной был железный столб, который как бы исходил из его спины, а на высоте его спины он образовывал обруч, как бы галстук.

 -- А вы сидите у позорного столба, -- сказал я.

 Нам казалось теперь, что взоры всех обращены на нас; нам стало скучно, неловко, и мы встали, не допив абсент.

 Это был последний раз, когда я с товарищем пил абсент. Один я как-то снова попробовал выпить его, но затем попытку не повторял. Ожидая компанию для обеда, сидел я как-то на тротуаре Сен-Жерменского бульвара, напротив Клюни, и заказал абсента. В эту же минуту появились откуда-то три фигуры и стали передо мной. Два парня в разорванном и забрызганном грязью платье, как будто они побывали у стока нечистот, а с ними женщина с непокрытой головой, взъерошенными волосами, со следами прежней красоты, неряшливо и грязно одетая. Все они смотрят на меня насмешливо, дерзко, цинично, как будто они меня знают и ждут, что я их приглашу с собой за стол. Таких типов я никогда не видал ни в Париже, ни в Берлине, разве только в пригородах Лондона, где публика действительно производит странное впечатление. Думая утомить глазеющую на меня компанию, я закуриваю папироску, но цель моя не достигается. Тут блеснула у меня мысль: это не "настоящие люди", это полупризраки, и, вспомнив свои прежние приключения, я встаю... и с той поры я уже ни разу не решился пробовать абсента.