* * *
Одно кажется мне определённым среди шаткости моего настроения, это то, что меня воспитывает какая-то невидимая рука, потому что логики в том, что со мной происходит, я не вижу. Нет логики в том, что загорается в дымовой трубе или являются какие-то небывалые фигуры, как только я пью абсент; будь логичный ход последствий -- я должен был бы заболеть. Так же точно нелогично, что ночью меня выталкивают из постели, если я среди дня сказал о ком-нибудь дурное слово. Но во всех этих действиях проявляется сознательное, обдуманное намерение, имеющее хорошую цель, повиноваться которой мне однако так трудно, в особенности потому, что я по опыту так мало знаю хороших и бескорыстных намерений. Как бы то ни было, уже успела образоваться целая система сигнализаций, которую я начинаю понимать и в верности которой я убедился.
Так, например, я недель шесть не занимался химией, и в комнате не было ни малейшего запаха дыма. В одно прекрасное утро взял я для пробы свои приборы для приготовления золота и приготовил ванночки. Сию же минуту комната моя наполнилась дымом: он выступал из-под пола, из-за зеркала камина, отовсюду. Когда я позвал хозяина, он объявил мне, что это необъяснимое явление, потому что дым от каменного угля, а во всём доме каменный уголь не употребляется. Следовательно я не должен заниматься добыванием золота!
Жалобный детский голос, который часто раздается из печной трубы и которому нельзя дать естественного объяснения, означает: "Ты должен быть прилежным" и вместе с тем: "Ты должен писать эту книгу и другим ничем не заниматься".
Если я предаюсь мятежным мыслям, словам и писанию или затрагиваю непристойные темы, то слышу грубый бас, как бы исходящий из органа или из хобота рассерженного слона.
Я приведу два доказательства того, что. это не мое субъективное впечатление.
Мы обедали однажды на площади Бастилии, -- американец, французский поэт и я. Разговор вращался несколько часов сряду на теме об искусстве и литературе, как вдруг за десертом американец коснулся положения холостяков. Сейчас же за стеной послышался трубный рев слона. Я притворился, что ничего не слышу, но мои компаньоны, смутившись, переменили тему разговора. В другой раз я совсем в другом месте завтракал с одним шведом. Он заговорил, также за десертом, о Là bâs Гюисмана и хотел описать черную мессу. В ту же минуту затрубило, но на этот раз из середины пустого в то время зала.
-- Что такое? -- прервал он себя.
Я ничего не отвечал, а он продолжал ужасное описание.
Затрубило еще раз и с такой силой, что рассказчик, замолчав, сначала пролил стакан вина, а потом весь сливочник себе на платье и бросил тему, мучащую меня,
Послесловие
Читатель вероятно убедился в том, что эта вторая часть, под заглавием "Иаков борется", есть попытка символического описания религиозной борьбы автора, при чём таковая не удалась. Поэтому-то это осталось отрывком, разрешившимся, как и все религиозные кризисы, хаосом. Из этого ясно, что исследование тайн Провидения приводит, к заблуждению, и что всякая попытка приблизиться к религии путем рассуждения ведет к абсурдам. Причина этого вероятно в том, что религия, как и наука, начинается с аксиом, имеющих ту особенность, что их не надо и нельзя доказывать, так что, кто старается доказать, само собою понятные и необходимые принципы, тот только запутается.
Когда в 1894 году автор принципиально покинул свой скептицизм, который угрожал разорением всей его интеллектуальной жизни и стал, испытуя себя, на точку зрения верующего, открылась для него новая духовная жизнь, описанная в Inferno и в этих Легендах. В это время, когда автор отказался от всякого сопротивления, он увидел себя жертвой нападения невидимых сил, которые грозили разорвать его в клочки. Чуть ли не утопая, схватился он в конце концов за некоторые легкие предметы, которые могли бы удержать его на поверхности; но и они начали ускользать от него, и вопрос о том, пойдет ли он ко дну, стал только вопросом времени. В такие минуты соломинка становится в глазах испугавшегося бревном, а затем сильная вера поднимает утопающего из воды, так что он может ходить по волнам. Credo, quia absurdum, я верю потому, что неопределенность, вытекающая из рассуждения, доказывает мне, что я старался доказать аксиому.
Свободное копирование
