29 марта
Великий князь Владимир Александрович виделся с государем и переговорил о великом князе Константине Николаевиче. Его Величеству угодно, чтобы Константин Николаевич уехал весною; государь просит, однако, дождаться окончания сессии Государственного совета, так как желательно, чтобы под председательством великого князя рассмотрено было представление министра финансов об уменьшении выкупных платежей и обязательном выкупе. В капитальном этом вопросе, касающемся крестьянского быта, совершенно необходимы опытность его высочества и близкое знакомство его с крестьянским делом. Затем осенью великий князь может подать прошение об увольнении его от обеих этих должностей.
Сообщая мне это, великий князь был, видимо, доволен тем, что государь считает присутствие его необходимым для успешного разрешения предстоящего нам крупного дела. Чрезвычайно интересуясь и со своей стороны упомянутым вопросом, он тут же просил меня принять меры к тому, чтобы мемория и положение по этому делу могли быть подписаны им же до отъезда {Мемории и положения подписываются председателем Государственного совета; первые -- совместно с государственным секретарем, а последние -- им одним.}. "Вы понимаете,-- сказал он,-- что, потрудясь двадцать лет над крестьянским делом и вложив в него свою душу, я желаю связать имя свое с завершением этого дела.
Что же касается желания государя, чтобы я осенью просил об увольнении, то этого я не могу исполнить. Он волен меня уволить без прошения. Пусть так и сделает. Просить я его сам не буду. Покойный мой отец завещал мне служить скончавшемуся брату и его наследникам. Потом покойный брат доверил мне высший в империи пост председателя Государственного совета. В этой должности, равно как и в качестве генерала-адмирала, я намерен служить и новому государю со всем усердием и преданностью. Этим я исполню завет отца".
Я позволил себе заметить, что, конечно, стремление это заслуживает полного уважения, но что едва ли возможно служить кому-либо против его собственной воли, что...
Великий князь прервал меня словами: "Я знаю все, что вы мне скажете: что нельзя занимать моих должностей, не пользуясь полным доверием императора, что у нас будут с ним постоянные столкновения, что, отказываясь исполнить то, что желают, я жертвую собственным достоинством и т.д. Во всем этом есть много справедливого. Но я имею свои основания. Я много думал об этом вопросе и, наконец, остановился на решении, которое сообщил вам. Я его не изменю. Пусть меня увольняют!"
Как ни странно было для меня это решение, но возражать уже было нельзя. Высказав свой ультиматум, его высочество перешел к другим предметам. Выразив полное сочувствие совершившимся переменам в составе министров, великий князь рассказал мне, что Игнатьев, представлявшийся ему на днях, сообщил ему интересный факт, до того времени ему неизвестный. По словам Игнатьева, покойный государь еще в декабре прошлого года призывал его к себе и предложил ему пост министра народного просвещения. Игнатьев должен был, к сожалению своему, отказаться, так как мало знаком с учебною частью.
Зная хвастливость Игнатьева, а в то же время честолюбие его и жажду деятельности, я усомнился в правдивости его слов.
Великий князь был поражен: "Вы слишком подозрительны,-- сказал он.-- Я тоже знаю, что Игнатьев хвастун, но так нагло лгать невозможно".