БУТЫРКА В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ
Камера, в которую я попал, была заселена 16 обитателями, ожидавшими своего приговора; из них 15 были евреи. «Еврейская кампания» была в самом разгаре. Большинство этих людей до своего ареста были крупными советскими работниками, а многие — членами коммунистической партии. Единственным неевреем, кроме меня, был какой-то советский майор, написавший анонимное письмо Молотову, в котором он критиковал послевоенную внешнюю политику советской власти и давал необходимые, по его мнению, советы. Между прочим, в бытность мою в Советском Союзе я встречал несколько лиц, осуждённых за писание анонимных писем советским вождям. На мой вопрос, каким образом МГБ могло установить автора этих писем, ни одно из этих лиц объяснить мне этого не смогло, но все они говорили, что во время следствия им предъявлялись графологические заключения относительно писем, написанных от руки, а в случае, если они были написаны на машинке, то эта машинка была найдена. Для меня это осталось загадкой, тем более, что никто из этих лиц факта написания не отрицал.
Ожидание приговора для меня было непродолжительным, так как приговор был вынесен ОСО уже в середине апреля, во время моего сидения на Лубянке. Примерно через неделю после моего перевода в Бутырку я был вызван с несколькими другими товарищами по камере в один из боксов «вокзала», откуда мы хорошо слышали, как в соседнем боксе зачитывались приговоры ряду лиц. Большинство приговаривалось к 25 годам ИТЛ. Мне запомнился один приговор, который повторяли несколько раз глухому осуждённому еврею 72 лет с типично еврейским именем и фамилией.
Обвинение гласило: «За клевету на советских людей и попытку к шпионажу приговаривается к 25 годам тюремного заключения».
Эти 25‑летние приговоры произвели очень тяжёлое впечатление на моих компаньонов: люди, до сих пор жившие на воле, не представляли себе, что 25‑летние сроки могут сыпаться так щедро. Но они волновались напрасно: к ним судьба была снисходительна, большинство из них получило по 10 лет, а один только 8. В их предварительном испуге было нечто положительное: они так обрадовались, что их опасения не сбылись, что пришли в хорошее настроение, а получивший 8 лет чуть не прыгал от радости. Я, получив свои 15, не радовался и не огорчался, хотя и был несколько импонирован тем, что МГБ сдержало обещание и не вкатило мне 20 или 25. Мне по существу это было безразлично, но я знал, что с меньшим сроком в лагере можно устроиться на лучшие должности и жить легче. После этой процедуры нас повели в баню, а оттуда — в камеру ожидающих этапа.
Свободное копирование
