Глава тридцатая
СПЕЦКОРПУС БУТЫРСКОЙ ТЮРЬМЫ
В спецкорпус Бутырской тюрьмы я попал 20 февраля 1951 года, то есть после годичного пребывания под двумя следствиями в Лефортовской Сухановской тюрьмах. Бутырская тюрьма во всех отношениях была лучше всех трёх. Как я говорил в описании Бутырской тюрьмы в начале моего повествования, спецкорпус находится в двух этажах над так называемым «вокзалом». Камеры довольно светлые и чистые, пол в них вместо линолеума покрыт какой-то оранжево‑красной массой, для натирания которой надзиратель раза три в неделю выдавал щётку, тряпку и кусок парафина. За отсутствием дел заключённые натирали пол до зеркального блеска. Пища была также лучше, если не количественно, то качественно. Однако двухмесячное пребывание в Лефортове значительно подорвало мои силы и здоровье, поэтому я попросился к врачу. Пожилая докторша, обследовав меня, прописала венозное вливание аскорбина с глюкозой — это практикуется в советских тюрьмах в тех случаях, когда от следователя не имеется разрешения на усиленное или лазаретное питание. Пребывание в одиночке было непродолжительным. После первого свидания с Новосёловым, сообщившим мне, что он ещё не имеет разрешения от «руководства» на осуществление его предложения по моему делу, я был переведён в другую камеру, вмещавшую двух заключённых, из которых один был мой знакомый по Инте, князь Святополк-Мирский, а второй — инженер-авиатор подполковник Дубовский.
Первого привезли с Инты для новых допросов по поводу какого-то русского генерала, сидевшего в плену у немцев, и которого князь там допрашивал. Второй был, судя по всему, жертвой «еврейской кампании», так как по отцу он был еврей, а по матери — украинец. Ему припоминалась переписка в 1928 году с американскими родственниками, а кроме того и дружеские отношения с американскими лётчиками, с которыми он приходил в соприкосновение во время войны при приёме американских самолётов. Князь сидел довольно весело, но говорил, что ему этот генерал осточертел до крайности, что его ещё до прибытия в Инту с год о нём допрашивали, а теперь начали всё с начала. Князь утверждал, что этот генерал вёл себя на допросах в плену весьма достойно, но, видимо, советчики во что бы то ни стало хотят его закатать.
Подполковник Дубовский был до крайности возбуждён и нервен; он постоянно входил в конфликты с надзором и вёл себя вызывающе. На допросы его вызывали редко, но каждый раз, вернувшись оттуда, он был раздражён и, ходя по камере, произносил обличающие речи. Видимо, его больше всего раздражало то, что ему приписывали еврейскую национальность, которую он не соглашался признавать в себе, утверждая, что он не может считаться евреем только на том основании, что его отец имел некоторую часть еврейской крови. Именно только некоторую, так как мать отца была русская, как и его собственная мать была украинкой, и вся семья уже в трёх поколениях была православной. Даже Гитлер признавал «нееврейскую бабушку» достаточным основанием не считать человека евреем.
Невыдержанность Дубовского привела его к крупной неприятности: незадолго до моего прихода в камеру он пихнул в грудь корпусного надзирателя. Последний, видимо, потерял самообладание и в свою очередь толкнул Дубовского в бок так неудачно, что Дубовский упал и сломал ногу. По этому поводу было начато следствие, так как надзор не имел права рукоприкладствовать, но всё кончилось ничем, так как врач санчасти дал заключение, что перелом произошёл от падения на пол, а не от удара; надзиратели же единогласно показывали, что Дубовский, поскользнувшись, упал сам. Это обстоятельство ещё больше раздражало Дубовского, и каждый раз, когда мы ходили в санчасть для вливания глюкозы, он на повышенных тонах поносил врачей и сиделок, называя их палачами и чекистами. Вне этого, в камере, он был очень милый и культурный человек и приятный сокамерник.
Оба мои сокамерника получали усиленное лазаретное питание, каковое после моего перевода к ним получил и я. По справедливости, должен сказать, что питание это было хорошо и обильно и для меня подоспело вовремя, так как аскорбин с глюкозой не очень поднял мои силы. К сожалению, у моих товарищей имелись большие запасы табака, и я закурил, хотя не курил уже 12 лет. Я утешал себя надеждой, что в дальнейшем ввиду отсутствия у меня средств я от этой привычки опять отстану, но вышло не так: я снова сделался курильщиком.
Свободное копирование
