Я назвал эту главу «санаторной»; наш режим и питание соответствовали этому названию. Пищу нам доставляли после того, как вся тюрьма была накормлена, и давали её в количестве неограниченном, так что съесть всё, что нам давалось, было просто невозможно. Должен заметить, что качество приготовления её было много выше того, что мне пришлось видеть в других советских тюрьмах и лагерях. Кроме того, Сандбанка имел возможность на свои 100 рублей покупать три раза в месяц в тюремном ларьке масло, сыр, колбасу, а генерал Коротков, имея на своём личном счету около 10 000 рублей, широко тратил их, опасаясь, что, получив приговор с конфискацией имущества, он эти деньги всё равно потеряет. Камерного режима вообще не существовало: мы могли делать что угодно, спать, разговаривать, читать, даже не было вертухая, заглядывавшего в глазок, и, что особенно важно, наша прогулка длилась час, и мы могли держать окно открытым.
При таком режиме я стал быстро поправляться, и недели через две был в порядке. В отношении времяпрепровождения было тоже неплохо: мы разговаривали на самые разнообразные темы и делились воспоминаниями и впечатлениями из прошлого и настоящего. Из бесед с Коротковым я вынес впечатление, что советский генерал ничем не отличается от армейского генерала Царского времени.
Несмотря на предложение Короткова не говорить о политике, мы беседовали и на эту тему; генерал имел широкий кругозор и совсем не проявлял узости взглядов и мнений, свойственной большинству советских людей даже и некоммунистического направления, которая, по моему мнению, являлась результатом многолетней односторонней пропаганды в книгах, газетах, журналах, брошюрах и радио, приводившей человека против его воли к выводу, что «сильнее кошки зверя нет».
Но если в смысле нашего существования всё обстояло благополучно, то в отношении следствия ничто не двигалось с места, и для меня лично выглядело довольно безнадёжно. Новосёлов вызывал меня редко, но задерживал довольно долго. Если Кузнецов ничего конкретного мне не предъявлял и ставил загадки, которых я не мог разгадать, то Новосёлов выхватывал из моих старых показаний и из дела первой жены отдельные фамилии самых разнообразных людей и старался ввести их в круг моей шпионской деятельности, связывая их с Финляндским Генеральным штабом. В большинстве случаев мне было нетрудно доказывать или утверждать, что шпионская деятельность этих лиц мне неизвестна.
Иногда эти обвинения были совершенным абсурдом. Так, например, Новосёлов старался доказать мне, что 70‑летняя кухарка профессора Павлова была агентом Генерального штаба и была передатчицей сведений, которые собирала жена Павлова в Советском Союзе. Я смеялся и говорил, что всё это вздор и что за чужих кухарок я не ответственен, тем более, что я даже не ел её обедов и не знал её. Разговоры носили характер переливания из пустого в порожнее. Было ясно, что следственная часть не имеет против меня никаких конкретных материалов, а ищет предлога, чтобы продлить мне срок.
Свободное копирование
