Путешествие в страну всевозможных невозможностей - 108

Глава двадцать пятая

НОВОЕ ЗНАКОМСТВО

Началось с того, что в один прекрасный день дверь открылась — и вошёл человек в потёртом кожаном пальто и в бурках, в тёплых рукавицах и в кожаной нансеновской шапке с серым барашком. Поздоровавшись со мной и представившись: «Зусманович», он опустился на койку.

— Почему вы не раздеваетесь? — спросил я. — А разве здесь можно? — удивлённо сказал он. — Кто же это может запретить?

— Нет, я не из-за запрещения. Я сидел месяц в камере нижнего этажа, там так холодно и сыро, что раздеваться было невозможно.

— Здесь тепло, — ответил я.

Зусманович разделся и оказался в офицерской гимнастёрке и таких же брюках.

Я просидел с ним в одной камере до 2 августа 1950 года и успел ознакомиться с историей его жизни, а также и с обстоятельствами, приведшими его в моё общество. Сын еврейского портного из Днепропетровска (ранее Екатеринослав), он, как и большинство еврейской местечковой молодёжи, принял самое горячее участие в революции, примкнув к коммунистической партии и занимая комиссарские посты.

По ликвидации белого движения прошёл все политшколы вплоть до Академии имени Толмачёва[1], предназначенной для заполнения комиссарских постов в Красной, а впоследствии Советской армии. Деятельность эта была прервана назначением его на работу в Коминтерн[2], чему способствовало хорошее знание немецкого языка.

За этот период его несколько раз направляли на работу в Германию для подпольной работы в период Веймарской республики[3]. Работал он также и в Советском Союзе, главным образом среди моряков приходивших немецких пароходов, ведя среди них коммунистическую пропаганду и организовывая забастовки на этих судах. Между прочим, в этом случае он выступал под маской представителя германской коммунистической партии.

Любопытную подробность рассказал он мне о своей первой командировке в Германию, когда он, по его словам, увлекался не столько своей работой пропагандиста, как мыслью приобрести синий пиджак и серые фланелевые брюки, и когда он в течение целой недели не снимал завязанный ему одним из членов Коминтерна галстук, боясь, что он не сумеет завязать его снова.

После ликвидации Коминтерна Зусманович вернулся обратно на службу в армию и в качестве начальника политчасти дивизии принял участие в так называемой Отечественной войне, где к её окончанию достиг чина подполковника. В 1945 году он был назначен заместителем коменданта в Будапеште. Там он, по его словам, вынес самое отрицательное впечатление о венгерской коммунистической партии или, вернее, о её Центральном комитете во главе с Ракоши[4], состоявшем исключительно из евреев. Он весьма дальновидно в разговоре со мной предсказал венгерское восстание[5], но только ошибся в предположении, что вся эта шайка будет повешена.

Из Будапешта он получил назначение в смешанную контрольную комиссию в Румынии. По окончании работы там поступил в Институт красной профессуры[6] с двухгодичным курсом и по окончании его занял кафедру Международных отношений во Львовском Университете. Всё было бы очень хорошо, если бы в один прекрасный день, очевидно, в связи с «еврейской кампанией», он не был арестован и свезён в Киев во Внутреннюю тюрьму МГБ. Сперва он, как и большинство арестованных в «установочном» порядке, думал, что произошло какое-то недоразумение, которое, несомненно, скоро выяснится.

Но дело приняло для него катастрофический оборот. Его обвинили в связи с агентурой «Интелиженс-сервис» и в том, что в бытность его в Будапештской комендатуре он давал одному английскому журналисту «клеветническое» интервью, якобы сказав, что крестьяне в Советском Союзе недовольны колхозной системой и есть основания предполагать, что Сталин эту систему отменит. Телеграмма этого корреспондента была перехвачена венгерской политической полицией[7] и ЦК коммунистической партии Венгрии передана соответствующим советским властям.

Ввиду его упорного запирательства ему дали 25 ударов резиновым батоном по седалищу и во время этой экзекуции он «признался» в том, чего он, по его словам, не делал. На требование следователя назвать фамилию человека, связывающего его с английской разведкой, — какового фактически не существовало, — он по ассоциации слов следователя, наносившего ему удары, «говорить короче», сказал: Курц. Далее он приговором ОСО получил 25 лет ИТЛ и был отправлен в лагерь, но с Куйбышевской пересылки переадресован в Москву примерно за месяц до меня. Дело его находилось в руках следователя Самсонова (в своё время вёдшего дело генерала Добровольского), который сказал, что киевские следователи фактически дела не закончили, так как, добившись признания в преступлении, не выяснили подробностей того, как оно было произведено, с кем он был связан, а также не выяснили личности указанного им Курца.

Объяснения Зусмановича, как дело обстояло фактически, не помогли, и он находился в таком же положении, как и я, то есть ему было предложено «посидеть и припомнить». Настроение у Зусмановича было подавленное, что он объяснял разочарованием в своих идеалах. Просидев совместно долгие 5 месяцев, причём нас к следователям вызывали редко, я предложил Зусмановичу прочитать мне несколько лекций по истории так, как он читал их в Львовском университете. (До того он говорил, что у него имеется в запасе 30 приготовленных лекций.) Для начала я предложил ему разъяснить несколько неясных для меня исторических вопросов, среди которых некоторые были мне фактически известны, но я задал их с целью проверить его знания. Причиной этого было моё недоверие к Институту Красной профессуры, готовившему из политработников и партийцев «профессоров» гуманитарных и социальных наук в срок, который мне казался более чем недостаточным.

Помню, что среди заданных мною вопросов были следующие:

1)    Из царствовавших русских Императоров мне известны Пётр I и Пётр III, а кто был Пётр II[8]?

2)    После французской революции во Франции воцарился Людовик XVIII, революция свергла с престола Людовика XVI; кто был Людовик XVII[9]?

Зусманович не сумел ответить на эти вопросы, как и на большинство других. На высказанное мною по этому поводу недоумение кандидат исторических наук объяснил, что цикл его знаний и лекций охватывал период от 1870 года до нашего времени и касался только международных отношений этого времени. Позже он прочитал мне несколько лекций, подтвердивших моё предположение, что студенты, их слушавшие, должны были получить довольно превратное понятие об исторических событиях, густо окрашенных русским шовинизмом, разбавленным коммунистической идеологией.

Я не знаю, как завершилось дело Зусмановича, знаю только, что он сохранил свои 25 лет и поехал в лагерь почти одновременно со мной, то есть в июне 1951 года.