Письма внуку - 26

Письмо 22
ТВОЙ ДЕДУШКА

Я вышла замуж за твоего дедушку Тёмкина Самуила Давидовича в апреле 1963 года, но случилось это не сразу.

... На одной из вечеринок на квартире у Лёли я увидела Самуила. Лёля меня представила: «Саша (его так звали), это Маша, поухаживай за ней, она хочет уйти». Я действительно уже собралась домой, так как всё здесь было не по мне: пили, гудели, курили... в общем, в этом обществе, а здесь были, в основном, инженеры завода передвижных электростанций, мне было неинтересно. С Тёмкиным мы познакомились, он смущался и ещё больше стал заикаться. Говорили о пустяках, пошли вместе домой, он меня проводил на ул. Нахимова, где я снимала комнату. Ему тогда, в 1960 году, было 28 лет, он был женат, у него рос сын Марик, которому шёл 2-й год. Встреч с ним я не искала, но меня попросили на заводе подготовить вечер художественной самодеятельности, и я это сделала: хор, несколько вокальных номеров, художественное слово и др. После концерта – банкет и танцы. Самуил танцевал со мной, улыбался и сказал чужую фразу: «Маркиза, ваши прекрасные глаза не дают мне покоя». Разумеется, я не придала этой шутке никакого значения. Я понимала: в его жизни нет определённости, и мне не хотелось путаться у него под ногами.

Тут я должна тебе, Миша, о дедушке рассказать подробнее. Из рассказов бабушки Марии Абрамовны и тёти Сони я узнала, что детство его было тяжёлым и тревожным. Ты знаешь еврейское кладбище, где похоронены твои предки. Там есть за кладбищем Бухтеев ров, где немцы в войну в 1941 году расстреляли евреев из Рославля и окрестных мест (Шумячи, Кричев), кто не успел эвакуироваться. Бабушка Мария Абрамовна, Вера, Самуил, а также тётя Соня с Женей, родители бабушки сумели выехать. Всех их было 8 человек. Они уехали в Тамбовскую область, там они работали в колхозе и зарабатывали на жизнь. Дедушка Давид и дядя Миша (Сонин муж и брат Марии Абрамовны) были на войне. Но немцы всё дальше продвигались в глубь страны, и тогда наши родственники уехали в Башкирию, ближе к Уралу. Вот там они хватили горя. Они голодали. В колхозе работали, но за работу ничего не получали. Единственным источником существования был труд тёти Сони, она шила, и ей удавалось заработать то ведро картошки, то бидончик молока, то немного муки. От голода умерли тётя Самуила и дедушка Абрам, у Самуила стала гнить нога, все стали опухать, одна тётя Соня держалась и спасла Самуила, она на себе тащила его 12 км до больницы. Других подробностей я не знаю.

Вернулись они в Рославль осенью 1943 года, когда город был освобождён. В язвах, завшивленные, голодные, в рванье и опухшие, они приехали на пепелище: их дом был разбомблен и разграблен, и никто их здесь не ждал.

Мыкались по чужим углам несколько лет, пока получили где-то в середине 60-х гг. нехитрое жильё. Сначала дедушка Давид однокомнатную квартиру без удобств, потом и тётя Соня двухкомнатную «хрущёвку». Бабушка и умерла в этой квартире, не зная, что такое тёплый туалет, вода в доме или центральное отопление. Марик, уезжая в Израиль, продал эту квартиру по ул. Ленина, 5 – за 500 долларов. Но это уже потом... а тогда жизнь продолжалась.

Закончилась война, вернулся израненный дядя Миша, контуженный дедушка Давид. Родились послевоенные дети Аркаша в 1947 году и Ося в в 1949-м. Самуил и Вера учились сначала в школе, потом в железнодорожном техникуме.

Бабушка мне рассказывала, что Самуил был очень скромным, тихим юношей с прекрасной памятью и стремлениями к знанию. Он знал множество стихов и страницы прозы наизусть, пробовал писать вирши и дневники. Он много читал и был прилежен в учёбе.

Техникум он окончил с отличием и поступил в МИИТ (Московский институт инженеров транспорта), где и проучился 5 лет.
Я ничего не знаю о его студенческих годах, но сохранились письма его друзей, из которых можно сделать вывод, что у него были не только приятели, но и подруги.

По окончании института он поехал на работу по распределению на ВРЗ в г. Стрый Львовской области. За мизерную зарплату он поначалу работал мастером в цеху, а потом конструктором в КБ. На заводе он познакомился с милой девушкой, тоже инженером, окончившей Днепропетровский институт, родом из Котовска, что близ Одессы,  – Инной Добровенской. Вскоре они поженились, родился Марик, но тут произошло непредвиденное. Инна заболела и попала в психиатрическую больницу, где её продержали 2 года. Мария Абрамовна взяла Марика к себе, бросила работу и полностью посвятила себя воспитанию этого больного ребёнка. Только в 9 месяцев он стал сидеть, а пошёл на втором году. Инна не выздоравливала, и Самуил возвратился в родные пенаты, бросив там, в Стрые, и работу, и квартиру.

Только через два года Инна вышла из больницы, но полного выздоровления не произошло. Она ночами не спала, была раздражительна и непредсказуема, много говорила и смеялась без причин. Она хотела вернуть семью в прежнее русло, писала в Рославль письма, потом и сама приехала. Грозилась забрать Марика, но потом убедилась, что она сама нуждается в уходе и ей не под силу проблемы, связанные с воспитанием ребёнка. Инна, как могла, заботилась о нём: покупала одежду, игрушки, писала письма и два раза в год навещала своего мальчика.

Но Самуил считал дальнейшую жизнь с ней невозможной и подал на развод. Все эти перипетии в судьбе твоего дедушки, Миша, затянулись на три года. Вот почему я, видя его растерянность и неопределённость в жизни, не строила с ним планов на будущее. Но мы встречались, он приходил ко мне (я к тому времени получила комнату), мы беседовали, распивали чаи, иногда гуляли в парке, и он мне нравился всё больше. Неболтливый, эрудированный, с чувством собственного достоинства и меры, он был деликатен со мной, ничего от меня не требовал, и наши встречи были чисты и невинны. Он ничего мне не обещал и, конечно, боялся переступить ту черту, которая человека обязывала к решительным действиям.

Во времена моей молодости отношения девушки и парня были целомудренными и чистыми, и наши отношения были такими и основывались на взаимных симпатиях. Но я ждала какого-то определённого разговора относительно нашего будущего, а Самуил не торопился. Мы встречались два года, и естественное завершение наших отношений должно было быть.
И тут я решила: только ли на Рославле свет клином сошёлся? Я ещё достаточно молода и могу попробовать испытать свою судьбу в другом месте и с другими людьми... Я решила поехать на Урал в Златоуст, где жил и работал Лёня Шпунтов, брат Василия Васильевича, посмотреть город, узнать о возможности устроиться на работу и решить квартирный вопрос. С паспортом и дипломом я еду на Урал. На вторые сутки утром я была в Златоусте.

О Боже! Какой ландшафт! Из-за покрытых лесом Уральских гор выплывал огромный багровый диск солнца, обливая розовым светом облака, верхушки леса, стволы сосен и крыши домов. Волнение охватило меня. Какая красота! Но мне надо было найти посёлок, где жил Лёня. Мне посоветовали пройти километра два по железнодорожному полотну, этот путь выведет меня прямо в посёлок. И я, не знавшая «совы смолёной», пошла с чемоданчиком по шпалам. Ужас охватил меня, когда дорога пошла между скалами, высокими, голыми, когда они, казалось, сомкнулись над моей головой. Кругом – ни души, а скалы – всё выше, выше – туннель да и только! Встретились трое молодых парней, но меня не тронули, а успокоили: посёлок близко. Взволнованная и испуганная, я пришла в посёлок, нашла дом Лёни и... расплакалась.

Город мне не понравился: разбросанный, загазованный, в магазинах пусто, за продуктами очереди...

Назавтра я пошла в гороно, показала диплом. Работа – любая, а квартиры и общежития нет и не предвидится. Погостив, я вернулась домой и обрадовалась: «Вот моя деревня, вот мой дом родной», вот мои друзья и любимый человек. Прав Грибоедов тысячу раз: «Когда постранствуешь, воротишься домой, и дым Отечества нам сладок и приятен».

А через полгода дедушка твой, Миша, сделал мне предложение, а ещё через 3 месяца брак мы зарегистрировали. Это было 20 апреля 1963 года.

Свадьбы не было. Семейный вечер устроила свекровь. Приехали папа и мама, пришли поздравить Сима Козлова и Лёля, тётя Сара, Хана, Рая (родственницы Тёмкиных), пели еврейские песни, грустные песни гонимого народа, в которых таятся и страдания, и неповторимый восточный колорит: и запахи знойного дня, журчание родника среди песков, скрип телег кочующего древнего народа по земле Христа. Я впервые слышала такие скорбные мелодии, женщины пели долго и охотно.

С этого дня и началась моя семейная жизнь. Мы прожили с Самуилом 31 год...