Письма внуку - 22

Часть IV
МОЯ ЖИЗНЬ В ГОРОДЕ РОСЛАВЛЕ

                Сестра моя, обычнейший портрет.
                Он чернобел. В нём к свету тень приникла.
                И рамки профуганенный багет
                протравлен хозтоварною морилкой.

                И надпись ненавистная: Достать.
                Достать, втоптать в утробу ненасытства.
                И в черепки. И терпеливо ждать,
                что хоть одна взыскрится ученица.

                Капелла школьная. Как это важно – спеть.
                Их спеть в одно. Вернее, им бы спеться.
                К разрыву путь ведётся – проще нет –
                как в кровоизлияниях – от сердца.

                Осколки разноцветные сгребать
                по всей стране рассыпанного детства,
                чтоб, как тогда, был братом брату брат.
                А сын уже – как идол бельведерский.

                Александр Шерстюк. Тетраптих Марии, III

Письмо 18
РОСЛАВЛЬ

Как ты уже знаешь, Миша, я получила назначение на работу в г. Рославль. 15 августа, как и предписано, я приехала с моим скромным багажом, состоявшим из книг, бабушкиной перины и кое-какой одежонки, в Рославль, нашла себе комнатку в частном доме в районе 3-й школы, в которой я должна была начать свою трудовую деятельность. Поначалу было очень трудно: без подруг, без шумных аудиторий, без аплодисментов зала, без нашего родного общежития. Зарплата мизерная – 90 рублей, необходимых вещей нет (накрывалась шубкой в холодные дни), одежда старая. Привыкала я к городу медленно. Рославль был совсем не таким, как теперь. Не было Дома культуры, «Детского мира», нашего дома, аттракционов в Первомайском сквере, мемориала погибшим воинам и т. д. Не было заводов («Автозапчасть», «Алмазного инструмента», «Тормозной аппаратуры»), микрорайонов... всё было не так, как сейчас.

Зато были две танцплощадки, где играли духовые оркестры, по городу ездили на лошадях, и одноэтажные частные домики утопали в садах.

В тот 1958 год в городе было много яблок, город благоухал яблочным ароматом и казался огромным зелёным кустом, раскинувшимся на холмах.

Когда я впервые пришла на Бурцеву гору, меня охватило чувство умиления. Необыкновенная панорама: внизу – речка, где плещутся выводки уток, сквозь крону старых лип вдоль шоссе проглядывают золочёные купола храма, из труб домиков, спрятавшихся в садах, поднимался дым, а паровозные гудки на вокзале дополняли картину маленького провинциального города. Подвернувшийся случайный собеседник объяснил мне, что с Бурцевой горы начинался город («детинец») и назван он Рославлем (изначально – Ростиславль) в честь основателя его князя Ростислава в XI веке.

Потом я вечерами иногда посещала танцплощадки, молодёжь танцевала вальсы, танго, фокстроты. Грациозно и красиво! Духовой оркестр играл самые популярные вальсы: «Дунайские волны», «На сопках Маньчжурии», «Осенний вальс», латиноамериканские танго.

Девушки были одеты в платья и юбки до колен, парни – в брюки и рубашки. Не было шикарных нарядов, а европейская мода до Рославля ещё не дошла.

Особенно оживал город весной, когда всё зацветало: сады, сирень, черёмуха, жасмин. Вечерами народ высыпал на Бурцеву гору: гуляли, пели песни, танцевали и наслаждались буйством природы.

Я делала по утрам пробежки: одевала шаровары (шитые спортивные широкие штаны) и устремлялась узкими переулками на гору. Цветущие сады, поднимающаяся туманная дымка, восходящее солнце, щебетанье птиц, свист иволги и качающиеся плывущие купола... город казался загадочным, волшебным, и восторг наполнял мою душу.

Так я потихоньку стала привыкать к городу. Мне уже нравилась провинциальная тишина, щёлканье соловья в хозяйском саду, звон колоколов, зовущих прихожан в храм, звуки духового оркестра и местный говор.

Я поняла, что Рославль – это Россия, где народ сохранил ещё национальные традиции и обычаи и распахнутость души.

Но тогда я не могла предположить, что в Рославле родятся у меня сын и внук.