* * *
Итак, мой дорогой внук, я вкратце и в меру моих литературных возможностей рассказала тебе о прошлом: о наших предках, их времени и земле, где они похоронены. Ты узнал о моих родителях, их жизни, занятиях, пристрастиях, моих братьях и их судьбах, моей сестре. Мне хотелось донести до тебя дыхание времени, когда я была молода и романтична. Я поделилась с тобой своими секретами: как я влюблялась, как мечтала и как рушились мои планы и надежды.
Во мне всегда отсутствовало чувство чрезмерного хвастовства, но о радостном, светлом в моей жизни мне хотелось с тобой поделиться... я стремилась видеть в людях хорошее и понять их неблаговидные поступки. Я уверена, что в любом человеке хорошего больше, чем плохого. Так думал мой отец.
Жизнь человека – это миг. И этот миг не должен быть омрачён злобой и ненавистью. Пожилые люди к концу жизни становятся мудрее. Они хотят видеть в своих детях и внуках достойных людей: совестливых, честных, умных, в гармонии с окружающим миром. В этом и есть счастье человека – найти себя в жизни. Иди и ты своей дорогой, Мишенька, учись, занимайся любимым делом, люби и постарайся быть любимым, никому не завидуй, никому не мсти, будь щедрым, добрым, и тебя будут уважать – где бы ты ни был.
Я хочу, чтобы ты это понял.
* «Охапками их покупал...». Машенька, да вспомни то время – когда не то что охапками, а просто одну любую книжку, даже из русской классики, Тютчева, Блока и т. д., купить было невозможно. О приобретении любимых мною Лорки, Верхарна, Рембо, Вийона и множества других иностранных авторов можно было только видеть несбыточные сны. В СССР почти всё было дефицитом, но книги были дефицитом из дефицитов. Книг издавалось (не считая агитпропа) чрезвычайно мало, и все они шли из-под прилавка, по блату и за большую переплату. Именно так снабжали меня книгами и ты (больше всего – ты!), и стародубцы – используя некоторые связи в книжных магазинах. Если бы можно было покупать «охапками», я бы, наверно, не стал рыскать по книжным полкам сотен библиотек, тратя на это полжизни. И напрасно ты мне приписываешь философию насчёт «делёжки». Эта расхожая фраза всегда была мне неприятна, внутренне чужда. Я считал возможным брать только у государства, только книги, и только потому, что именно государство ограничило моё личное право на ту роскошь, роскошь человеческого общения с копилкой знания и мудрости, на которую имеют право все.
И ещё. Лицемерие режима проявлялось более всего в этом: развесив в парткабинетах плакаты «Коммунистом можно стать лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которое выработало человечество», правящая партия не только не стремилась дать людям эти богатства, а напротив, всячески прятала их. В этих убогих кабинетах не было ни одной книги философов, даже из предтеч марксизма. Даже Канта не было. А уж за Бердяева, тайно привезённого кем-то из-за границы и здесь отксеренного, КГБ меня долго терзало... Ведь не секрет, что тысячи всемирно известных авторов у нас вообще не издавались. А если что-либо реденькое выходило, то микротиражами, так что и в сотнях библиотек на полках найти что-либо интересное было «добычей радия». Вспомни, как люди перепечатывали книги на пишущих машинках, перефотографировали их, набирали на ЭВМ и распечатывали ужасными шрифтами на этих компьютерах-динозаврах, вспомни талоны макулатурные, очереди сдавать 20-килограммовые упаковки газет; лотереи, наконец, где подписку выигрывал один из сотен страждущих... Нашим потомкам этого маразма уже будет и не понять.
Я себя не оправдываю. Бог – судия и мне, и тем следователям, которые при обыскеу меня дома, пользуясь суматохой и нервным состоянием членов моей семьи, украли ряд важных для меня книг, в том числе Библию на старославянском, подаренную мне крестившим меня священником.
Книги я любил и люблю сильнее всего на свете (в вещественном мире). Поэтому мне только их и дарили. И сам люблю их дарить. А драма, которая произошла со мной, точнее, связанные с нею переживания, запечатлены в написанной мной в тюрьме «Медали преступника» (вышла в «Литературном Зеленограде»-2002). Прим. А.Шерстюка.
Свободное копирование
