Письмо 8
О НАШИХ ДЕТКАХ
И ещё один штрих моего детства.
Я – нянька. Нас было пятеро в семье, и младшие были на наших руках с сестрой. Как и все деревенские женщины, мама рожала дома. Ребёнка принимала бабка-повитуха...
18 марта 1941 года.
Мама корчится, кричит, мы испуганы... Отец на работе. Мы дома одни. «Сбегайте за Белячихой», – простонала мама. Не помню, кто побежал... Белячиха (Белякова) Домна Северьяновна – наша соседка и тоже из Брян-Кустич.
– Ты умрёшь, Алёна, губы посинели... – выносит приговор Белячиха.
– А на кого я детей брошу? Скорее ставь самовар!
Самовар не электрический. В трубу надо засыпать древесный уголь и «раздуть» его. Это не так скоро. Но вот самовар закипел, Белячиха наливает в таз тёплую воду и подаёт маме на печь... Мама «накупывает» тело, и вот он, первый крик младенца... Крупный ребёнок, в «сорочке». Тогда мне было только 7 лет, и это был 1941 год... А сегодня, когда я пишу эти строки, 18 марта 2004 года, Шурику 63 года...
16 мая 1944 года. Утро.
... Слышу: мама громко стонет. Вскакиваю с постели, бегу на зов. Открываю дверь нашей второй комнаты, где пол положен только наполовину. Мама в крови, ребёночек пищит на какой-то тряпице. «Принеси из сундука скатерть», – еле проговорила мама.
Приношу какую-то белую тряпку... «Уходи скорее», – говорит мама.
Проходит время... оно кажется вечностью, я боюсь заглянуть туда... Но вот выходит мамочка, она держит в руках завёрнутый в белое комочек и с ним ложится молча на кровать...
Часа через два, когда корову я проводила в стадо, мама встала, подвязала полотенцем живот и стала возиться с печкой... дети проснулись, их надо кормить!
– Ну, дети, давайте готовить завтрак, у нас теперь три хлопчика (мальчика)... Как будем звать его?
Решили: Вовой. Володькой.
И как не сказать о проказнице – моей старшей сестре Настеньке! Светленькая, с косичками, сероглазая и белолицая, она была тихоней, но способной «на подвиги».
Уговорит меня – и мы по-пластунски лезем в чужой огород за помидорами (а своих – сколько хочешь!), слижут с Мишей сметану из кувшинов, а на меня накричит: «Уходи, ябеда, всё матке (маме) расскажешь».
Подросла – «женихи» вокруг на гитаре на завалинке, и поёт «Позарастали стёжки-дорожки, где проходили милого ножки...». Коля Тюняков, кудрявый и чернобровый, горбоносый и белолицый, не отрываясь смотрит на неё...
Живая, подвижная, с быстро меняющейся мимикой на лице и бегающми серыми глазами, она водила за нос своих воздыхателей, кокетничая с ними, но постоянно от них убегая, если кто-то из них осмелится её проводить до дома. Как-то Лёнька, беженец, назвал её «Таська-то», так и прилипло к ней трансформированное имя из Насти – Тася.
Романтичная, увлекающаяся фантазёрка, она будет менять школы: стародубскую – на унечскую, поступать в техникумы (кооперативный в Новозыбкове, текстильный в Клинцах) и их бросать, окончит экстерном Суражское педучилище, потом заочно – институт с двумя четвёрками (остальные – пятёрки), выйдет замуж в 18 лет за учителя немецкого языка на зависть влюблённым в него девушкам...
А потом 25 лет жизни в селе Новом. Но и здесь она будет звездой местного масштаба: купит аккордеон и будет сутками подбирать на нём знакомые мелодии, а затем играть в клубе танцы... читать и петь со сцены, играть в спектаклях... всё было! У неё всегда была масса поклонников, но дело заканчивалось лишь кокетством и разочарованием для любителей острых ощущений.
Потом болезни, поездки на «воды» в Сочи и другие курорты, два построенных дома, экономия каждой копейки, проблемы с сыновьями – их учёба, женитьбы, внуки... вдовство и душевные муки...
Любимый мой человек, бесценная моя единственная сестра!..
... Вот оно, моё васильковое детство! Взрослое детство! Трудное детство! Военное детство!
Застилаются туманом в памяти лица, события, страдания... исчезает острота пережитого, и лишь отдельные какие-то яркие, осязаемые картинки встают упорно перед глазами... как вот эти васильки, какими была устлана дорога в детстве, как вот эти дивные синие веночки, которые цвели на наших головках и наполняли воздух запахами ржаного поля...
«Счастливая, невозвратимая пора детства! Как не любить, не лелеять тебя воспоминаниями...». Л. Н. Толстой был прав.
Свободное копирование
