В июле 1831 года оставили нас двое из наших товарищей: Н. П. Репин и М. К. Кюхельбекер, бывшие со мною в одном разряде, но при утверждении приговора Верховного уголовного суда им был сбавлен срок каторжной работы, а Глебову и мне ничего не сбавили. Осенью того же года дошла до нас весть, что Репин сгорел вместе с товарищем Андреевым, который поступил из Петропавловской крепости прямо на поселение в Киренск, Иркутской губернии, и был переведен оттуда в Верхнеудинск; на пути в новое место жительства остановился ночевать на берегу Лены, в Верхоленске, где был поселен Репин, в 200 верстах от Иркутска.
Репин нанял квартиру у купчихи; сени отделяли его покои от хозяйских. Можно себе представить, как отрадно было их свидание и как длилась их беседа за полночь. Хозяйская служанка спала в сенях и почуяла дым; она пошла к хозяйке осмотреть покои и печи и ничего не заметила; с хозяйкою вместе воротилась в сени, где дым уже клубился. Начали стучать в двери Репина -- ответа не было; стучали в ставни -- не было ответа. Собрались люди, и когда выломали дверь, то мгновенно огонь вспыхнул и пламя хлынуло навстречу -- не было возможности для спасения. Когда после вошли в сгоревшую горницу, то нашли обгоревшие трупы: один -- Репина, покороче, у самых дверей, другой -- Андреева, подлиннее, у окна. Остатки тел обоих были положены в общий гроб и похоронены на местном кладбище. Могли заподозрить, что они убежали и сами подожгли дом. Губернатор приехал в Верхоленск для следствия, но трупы ясно свидетельствовали несчастное происшествие. Должно предполагать, что они долго заговорились, что или не погасили свечки, или от трубок затлело одеяло -- и они угорели; когда же огонь их коснулся, то заставил очнуться и искать спасения, но уже не имели ни голоса, ни силы; присутствие памяти при этом объясняется тем, что тела их найдены не на кроватях, а одного у дверей, другого у окна; следовательно, помнили место и хотели выбиться.
Это несчастье случилось в апреле 1832 года, несколько месяцев после того, узнав уже давно об бедственном случае прямым путем, получил я письмо от Репина, как бы с того света; письмо, чтобы дойти до петровской тюрьмы, пошло сперва из Иркутска в Петербург, в III Отделение собственной царской канцелярии, оттуда назад в Иркутск и за Байкал. С грустью невыразимою читал я письмо сгоревшего соузника и старого сослуживца. В письме знакомил он меня с бытом поселенца; незадолго до отъезда своего из тюрьмы он надеялся еще на счастливый и скорый оборот в жизни. Н. П. Репин, внук адмирала Карцова, директора Морского кадетского корпуса, служил сначала в конной артиллерии, участвовал в войне 1813 и 1814 годов и после войны переведен был в гвардию. Он был одарен необыкновенною памятью, много читал и вполне имел дар слова; разговор его был неисчерпаемый и всегда занимательный и оживленный. С твердостью стоическою переносил он заточение и ссылку; помню, что один только раз он призадумался, когда узнал о кончине зятя своего, обер-секретаря сената Юнкера, и жалел о сестре и малолетних детях ее, которым он с радостью заменил бы отца. С Андреевым виделся я только в доме коменданта Сукина, когда нас посадили в крепость, и еще на гласисе в день исполнения приговора; он служил в лейб-гвардии Измайловском полку. Я слышал от близко знавших его, что он был очень умный, добрый и образованный молодой человек. Сибиряк позже рассказывал мне, будто бы они погибли от руки убийц, которые знали, что у них были деньги, ограбили, убили и подожгли дом. Наверно знаю, что так убиты были в Енисейске наши товарищи Лисовский и Абрамов 2-й.
Свободное копирование
