Голгофа - 82

10
Знакомство с Вовкой у меня началось с драки, которая затем переросла в дружбу. Подрались мы не просто так, а споря о том, баран ли козла победил или козёл забодал барана. В деревне были два «бойца», два деревенских любимца – козёл и баран, которых любили не только за бойцовские характеры, но больше за их способность быть превосходными производителями. Днём они свободно бродили по посёлку или пробирались в какой-нибудь огород, и изгнанные хозяйкой уходили к конторе, где и укладывались отдыхать. Наступал вечер. Возле конторы собирались мужики и подростки. Рассаживались кто по скамейкам, пристроенным к стене конторы, а кто на брёвнах пролежавших неизвестно, сколько времени тут же, и основательно подгнивших. Мужики обсуждали мировые проблемы, которые сводились к одному: жить после окончания войны будет хорошо и, наговорившись о будущем счастье, переходили к обсуждению сегодняшней «счастливой» жизни. Как-то получалось, что народ будет жить в достатке, но не сегодня, а в скором будущем, надо только потерпеть и какой-нибудь дед, подводя итог обсуждению жизненных проблем, изрекал: «Бог терпел и нам велел!». И погодя некоторое время глубокомысленно добавлял, - «если Бог даст, то дождёмся!». 
Вот так всегда и получается на Руси – хорошая жизнь когда-нибудь наступит, всё зависит от Господа, как он положит, так и случится.
 Лишь козёл с бараном ни на кого не надеялись, а решали сами свои проблемы здесь и сейчас. Козёл подходил к мужикам и, уставившись на них щелястыми с желтизной глазами, весь был в ожидании. Баран с независимым видом стоял поодаль, и смотрел на мужиков. Козёл нетерпеливо перебирал передними ногами и как норовистый конь начинал стучать копытцем по земле и при этом помемекивать. Мужики сидели и курили, посматривая на козла, будто чего-то ждали. У козла кончалось терпение, наверное, от того, что его не понимают. Он наклонял голову и, целясь длинными чуть изогнутыми рогами в курильщиков, начинал медленное к ним движение. Казалось, ещё немного и козёл бросится на мужиков и тут раздавался голос:
-Колька, дай козлу покурить, видишь, «человек» совсем осерчал!
 Под хохот мужиков Колька в пасть козлу совал дымящуюся самокрутку. Козёл начинал её жевать. При этом мемекал толи от горечи махорки, толи от жара огонька, попавшего ему в пасть, принимался чихать от дыма и мотать головой. Отходил от мужиков, высоко поднимал голову, смешно выворачивая верхнюю губу, вставал на задние ноги и со стойки мемекая, кидался на барана. А тот будто ждал этого момента и принимал удар рогов козла на свои баранками закрученные рога. Бойцы, расцепив рога медленно не оглядываясь, расходились на приличное расстояние, и словно по команде разворачивались и в бешеном галопе неслись друг другу навстречу. Удар, ещё удар и, не выяснив, кто слабее, вновь расходились и, разбегаясь, сшибались рогами. Мужики спорили, кто кого осилит. Разумеется, и мы с Вовкой не отставали от взрослых.
- Козёл сильнее! - кричал я.
- Нет, баран! - кричал Вовка.
Как раз во время нашего спора козёл с бараном сошлись в схватке. Баран так ударил козла, что тот упал на колени передних ног и не смог подняться. Баран попятился и уже намеривался добить противника, но мужики отогнали его палками. Козёл тем временем оправился от удара, встал на ноги и пошёл на поляну. Его догнал баран и как ни в чём небывало они пошли рядышком. Вот тут-то мы с Вовкой и повздорили. Я был за козла, мол, он поскользнулся, а Вовка был за барана, мол, он сильней козла. На словах мы не смогли выяснить истину, и начали доказывать друг другу каждый свою правоту кулаками. Мужики не дали нам добраться до истины – разняли, обозвав при этом одного - козлом, другого - бараном. Мы, конечно, не стали выяснять кто из нас кто, а просто помирились.
- Знаешь что, - заявил мне Вовка, – давай, сходим на охоту, постреляем уток!
- На охоту? – переспросил я. – У нас ружей нет!
- Дед собирается сходить в город, а я дома один останусь. У деда всяких ружей полно. Он и на уток охотится и даже на волков, - сообщил мне Вовка.
 Мы решили, пока его дед не отправился в город, начнём собираться на охоту. Из наволочек, снятых с подушек, сделали вещмешки; тайком от посторонних глаз насушили сухарей; запаслись солью и спичками. Наконец настал день – Вовкин дед ушёл в город. Тут же Вовка принёс два ружья – одноствольные переломки и штук десять патронов. Решили поутру отправиться на болото за утками. Снаряжение – ружья и вещмешки отнесли на чердак нашего дома. На чердаке было сумеречно и таинственно: валялись старые валенки, сломанные санки, засохшие овечьи шкуры и клёпки от бочек. На верёвке, связанные в пучки свисали сухие стебли табака. Посмотрев на табак, Вовка глубокомысленно произнёс:
- Перед охотой надо посидеть и подумать.
- О чём? – спросил я.
- Об охоте! – и принялся мне втолковывать обычаи охотников. - Мужики перед тем, как отправиться на охоту всегда так поступают. Курят и думают, - предложил, - давай, и мы покурим и подумаем! А завтра, как договорились, отправимся на охоту.
 Из газетных обрывков соорудили козьи ножки – особый вид самокруток – набили их листочками табака и, раскурив, как следует табак, подражая мужикам, сидели и пускали дым то через рот, то через нос. Ноздри щипало от махорочного дыма, душил кашель, из глаз текли слёзы. Мы курили и думали вовсе не об охоте, а о том, как такую гадость курят мужики. Мы не раз видели - мужики на козлобараньих боях выкуривали не менее двух самокруток и решили поступить так же. Отдышавшись, соорудили новые козьи ножки, закурили. Докурить, их нам было не суждено: сначала Вовка, а за ним я, сдерживая тошноту и цепляясь не послушными руками за перекладины лестницы, сползли с чердака на землю.
 Очнулся на четвереньках над тазиком, мама поддерживала рукой мою голову: меня тошнило. Сплёвывая горечь, садился на пол и Полина насильно поила меня молоком. Отчего вновь начинало тошнить. В ушах гудело, словно кто-то ударял в колокол. Каким образом я очутился дома и куда подевался Вовка, не мог осмыслить. Как только более-менее пришёл в себя и, испугавшись, что он без меня ушёл на охоту спросил:
- Где Вовка? Он на охоте?!
- Слава Богу, его дед вовремя вернулся из города и унёс твоего приятеля домой, - сообщила мама.
 Неделю я ходил, придерживаясь за стенки дома. Болела голова. Ноги подгибались в коленях. Этот опыт курения табака был единственным в моей жизни, и он раз и навсегда отвратил меня от такого зелья. Инициативность Вовки в наших делах, моя неуёмная жажда приключений подстёгивали нас к новым развлечениям. Спрятавшись от всех в укромном месте, мы воображали себя то - моряками, то - лётчиками, то - танкистами. Пруд возле нашего дома как раз и натолкнул нас на мысль реализовать фантазию – построить подводную лодку и, естественно, превратиться в моряков-подводников.
 Несколько дней мы строили подводную лодку: к старой бочке приладили крышку, в ней выдолбили дыру, в которую вставили отрезок железной трубы - она должна была исполнять роль перископа и переговорного устройства. Решили, что Вовка будет капитаном и поплывёт на подводной лодке, а я буду разговаривать с ним по переговорному устройству. Мы даже решили, что лодка подорвётся на мине, и я буду спасать капитана. Перед спуском лодки на воду мы целый день очищали поверхность пруда от ряски. Мама заинтересовалась нашими делами и, узнав, что мы строим лодку, успокоилась. Мы, разумеется, не сказали, что лодка будет подводной. Сестра с Полиной знали о нашем намерении и посмеивались над нами. Их насмешки подбадривали нас, придавали нам силы в реализации задуманного.
 Настал день погружения. Дождались, когда мама ушла в контору и с помощью сестры и Полины спустили «лодку» на воду. Бочка ложилась на бок, её заливало водой. В общем, нашей затее грозил провал. Намучившись с упрямой бочкой, мы с Вовкой сидели на берегу пруда и думали, как быть. Хотели бросить свою затею с лодкой и превратиться в лётчиков, но сестра своим предложением вдохновила нас к действию:
- Надо выбить дно в бочке. Затащить её в воду и поставить вертикально. Снять крышку, Вовка залезет в бочку, мы крышку приколотим гвоздями к бочке. Вовка по дну пруда будет ходить – вот вам и подводная лодка!
Так и поступили. И вскоре из бочки полупогружённой в зелёную воду пруда слышался приглушённый голос Вовки:
- Погружаюсь!
Бочка ползла к середине пруда. Чем дальше Вовка отходил от берега, тем глубже погружалась бочка в воду. На середине пруда она исчезла под водой, лишь торчала труба, и вдруг раздался истеричный крик Вовки:
- Тону! Помогите! – труба только что торчавшая закачалась и скрылась под водой. Мы увидели, как из-под воды булькая, вырывались пузыри воздуха. Полина прыгнула в пруд и, идя по горло в воде, добралась до места исчезновения бочки. Скрылась с головой под водой. Вскоре над поверхностью воды появилась Полина – за ноги тащила к берегу «подводника». На траве лежал безжизненный Вовка. Мы перевернули его на живот и принялись таскать за ноги. И Вовка ожил. Сел, вытаращенными бессмысленными глазами смотрел на нас, кашлял, и исторгал из себя воду.
 Лодка наша утонула. А Вовка получил кличку «моряк», чем очень гордился. Как мы не пытались скрыть от мамы это приключение, она всё-таки узнала подробности погружения и то, что Вовка чуть не утонул. Разумеется, и дед Вовки узнал о наших делах и, как говорится, от греха подальше, отправил моего приятеля к родителям в город. Мама, чтобы обезопасить меня от самого себя, отправляя меня в город к отцу «на правёж», снабдила письмом о моих проделках и напутствовала словами:
- Не забудь письмо отдать отцу, и он уж покажет тебе «Кузькину мать!» Научит тебя уму-разуму!
Сестра проводила меня до последнего дома посёлка, прощаясь, подшучивала надо мной:
- Лёвка, в городе ни пруда, ни бочек нет. Да и Вовку родители, наверное, держат на цепи, так что тебе придётся превращаться в лётчика – самолётов на заводе Чкалова столько - ими хоть пруд пруди!
Слова сестры запали мне в душу и притаились в ней, ожидая своего часа.