Голгофа - 74

 3
 Николай Фёдорович несказанно обрадовался её появлению и всё никак не выпускал из объятий.
- Батюшка! Батюшка! – высвобождаясь из сильных рук мужа, смеялась бабушка. – Дай хотя бы вещмешок снять, задавишь! – оглядевшись, удивилась. – Николай, с какой это стати ты в таких хоромах живёшь – в доме, наверное, большого начальника? – и, приглядевшись к обстановке, заглянув во все три жилые комнаты, ещё больше удивилась. – Откуда такая роскошь: диваны, кровати с пологами, а столовая – точно в ресторане: скатерть белая, стулья!?
- Наденька, новая власть дом конфисковала, и поселила меня в нём. Мебелью дом обставили немцы – для себя постарались: они живут и столуются у меня. Староста ежедневно присылает женщину наводить порядок в доме, а немец-повар готовит обеды для офицеров. Вечером познакомишься с ними, - Николай Фёдорович вздохнул и уже по привычке, приобретённой за время исполнения роли священника, перекрестился. – Наденька, будь осторожна с немцами – не подай вида, что владеешь их языком.
- Не беспокойся, - засмеялась бабушка, – я буду у них учиться самым необходимым в быту словам!
 В тот же день, возвращаясь, домой после вечерней службы в церкви, бабушка с Николаем Фёдоровичем несколько тревожились перед встречей с немцами. Однако офицеры их встретили приветливо. На ломаном русском языке поздравили батюшку с возвращением матушки и пригласили отужинать с ними по этому поводу. Стол был уставлен бутылками с водкой и закусками. Батюшку с матушкой усадили во главе стола и попросили батюшку благословить трапезу. Николай Фёдорович встал, с чувством прочитал слова молитвы, перекрестился и сел – немцы довольные обрядом приступили к ужину. Произносили тост за тостом за победу немецкого оружия. Николай Фёдорович от немцев не отставал – пил крепко, но не хмелел, произносил витиеватые тосты, смысл которых не доходил до одурманенного водкой разума немцев, но языки у них развязались. Немцы дали понять батюшке, что они в курсе всех перипетий, которые пришлось пережить матушке по пути от Ярцева до Духовщины. Николай Фёдорович наклонился к бабушке и прошептал ей на ухо:
- Наденька, запоминай всё, о чём говорят, - и, делая вид, что благословляет матушку на отдых, шептал ей. – Постарайся завтра удивить офицеров своим кулинарным искусством.
 Из продуктов, которые повар-немец принёс утром следующего дня, бабушка приготовила поистине ресторанные блюда: отбивные, из телятины, зажаренные на скором и сильном огне; суп из куриных потрохов, и, главное, ухитрилась испечь на десерт поистине царское угощение - банкуху; да ещё приготовила морс из клюквы. От выпитой водки и такого обеда захмелевшие офицеры пришли в восторг, целовали бабушке руки, приставали к ней с любезностями:
- Erlauben Sie einen kuss! 
- Я вам укушу! – смеялась бабушка, делая вид, что не понимает смысла немецких слов.
Естественно, повар-немец получил отставку, а бабушка полностью завладела желудками офицеров. Вот когда бабушке пригодилось знание немецкого языка и умение повара-кондитера. Она благодарила судьбу, что в те далёкие времена, когда четырнадцатилетней девицей, после оглашения помолвки с Александром Карповичем, до исполнения ей шестнадцати лет, была отправлена в Варшаву в пансион благородных девиц, где за два года научилась этикету, кулинарии, шитью и овладела немецким языком. Офицеры были уверены, что доброжелательная матушка ни слова не понимает по-немецки, и учили её словам необходимым при общении. В присутствии бабушки обсуждали служебные дела. Не теряя осторожности, бабушка вслушивалась в разговоры офицеров, озабоченных организацией вывоза торфа в Германию и ремонтом электростанции в посёлке «Озёрный». Узнала о предстоящей принудительной отправке местной молодёжи в Германию.
 Немцы согнали молодёжь из окрестных деревень на сборный пункт в «Пречистое». Дату отправки поезда с молодёжью в Германию бабушке удалось подслушать во время очередного застолья офицеров. Поезд на перегоне от станции «Пречистое» до станции «Малое Береснево» «потерял» два последних вагона, в которых увозили невольников – и невольники исчезли в Смоленских лесах и объявились в партизанских отрядах. Неоднократно захватывались партизанами транспорты с продовольствием, направлявшиеся в немецкие гарнизоны. Немцы не успевали ремонтировать сеть узкоколейных железных дорог, связывающую торфоразработки с железной дорогой на Смоленск - и срывались поставки торфа в Германию. Мало того, постоянно приводилось в негодность торфодобывающее оборудование на участках добычи торфа карьерным способом. Гестапо сбилось с ног, пытаясь обнаружить каналы утечки информации о намечаемых комендатурой мероприятиях. Акции устрашения населения казнью захваченных в плен партизан, объявляя их бандитами, и расстрел заложников, не прекратили «неприятности» для немецкого командования.
 Бабушка была «ухом», чутко вслушивающимся в разговоры офицеров, а Николай Фёдорович передатчиком их содержания партизанским связным. Во время службы в церкви батюшка наставлял прихожан: призывал выполнять требования новой власти, как Богом данной, и тут же просил не препятствовать «желанию» молодёжи уезжать в Германию на заработки и что скоро много молодёжи уедет в Германию. Естественно, после таких наставлений священника молодёжь «исчезала» из деревень. По окончании службы прихожане подходили к батюшке за отпущением грехов. Очередному «грешнику», связному партизанского отряда, вместо всепрощения грехов батюшка нашептывал подробности о грядущей очередной акции немецкого командования. 
 Партизанское движение на Смоленщине набрало такую силу, что немецкое командование решило раз и навсегда с ним покончить. Всё лето 1942 года немцы проводили разведку боем мест дислокации партизанских баз . Во время обедов офицеры, озабоченные предстоящими акциями по уничтожению партизан обсуждали, как и какими силами и когда начнутся эти акции. Николай Фёдорович, исповедуя связного, сообщил ему, что в сентябре месяце воинские подразделения немцев выдвинутся на базы партизан со стороны Духовщины и Демидова. Спустя несколько дней связной передал Николаю Фёдоровичу особую благодарность от руководителя партизанского движения Бати за эти сведения и его просьбу узнать дату начала карательной экспедиции. 
 Николай Фёдорович с бабушкой заметили, что офицеры перестали в присутствии их обсуждать свои дела, и бабушка услышала о возможном допросе священника в гестапо. Очевидно, из-за начавшейся 10 сентября полномасштабной карательной экспедиции немцев против партизан допрос был отложен. Наверное, ещё и потому, что немецкие оккупационные власти не желали без крайней необходимости дискредитировать церковь, которую они всеми силами старались использовать в навязывании населению нового порядка, их немецкого порядка, для славянской, как они считали, несовершенной расы.
 Бои партизан с немцами не утихали в окрестностях Духовщины. Прошли слухи о гибели партизанских вожаков Ф.Я. Апретова, И.И. Овчаренко и секретаря подпольного райкома партии П.Ф. Цуранова, знакомого Николая Фёдоровича. В сентябре бои за освобождение Духовщины были особенно ожесточённые: немцы сражались уже не с остатками партизанских отрядов, а регулярными войсками Красной армии. От посёлка мало что осталось. Николай Фёдорович с бабушкой прятались в подвале дома, где и обнаружили их бойцы Красной армии.
 Капитан СМЕРША допрашивал священнослужителя с особым пристрастием, обвиняя во всём, что только мог придумать. Требовал доказательств того, что Смоленский обком партии Николая Фёдоровича специально направил в Духовщину с заданием противодействия оккупационным властям. Николай Фёдорович называл фамилии командиров отрядов, с которыми поддерживал связь, назвал и Петра Цуранова, свидетеля направления его под видом священника в Духовщину. Капитан на это с издевкой заметил:
- Ты, поп, ещё всех повешенных немцами позови в свидетели!
В отчаянии невозможности доказать капитану своей причастности к партизанскому движению, вспомнил о благодатности Бати за разведданные и сообщил об этом капитану. На что тот только усмехнулся и сказал Николаю Фёдоровичу, что Батя оказался таким же врагом, каким и он и оба вы предстанете перед судом народа. Николая Фёдоровича, не приняв во внимание все его доказательства невиновности, отправили в Смоленск.
 Рассказ бабушки, мы – Арик, Светлана и я, слушали словно завороженные, представляя каждый в силу своего воображения, как это всё происходило. С одной стороны нам было жалко нашего дедушку Николая Фёдоровича, и мы негодовали на капитана СМЕРША такого глупого и бестолкового. Но с другой стороны мы гордились, что у нас такой героический дед – в одном лице и инженер, и священник, и бесстрашный подпольщик. А бабушку мы считали настоящей партизанкой.
 Мама, как обычно, когда о чём-то задумывалась, сидела, молча, покачиваясь на табурете из стороны в сторону. Брат встал и включил радиотарелку, наверное, для того, чтобы заполнить звуками повисшую в комнате тишину. Зашелестели слова о каких-то процентах выполнения плана, о подготовке колхозов и совхозов к весенне-полевым работам, о том, сколько человек в городе и области подписалось добровольно на очередной военный заем, и на какую сумму. Папа стоял в дверном проёме, курил, выпуская дым в коридор, и о чём-то думал. Докурив папиросу, обратился к бабушке:
- Надежда Харитоновна, нам очень жалко Николая Фёдоровича и я надеюсь, что со временем отыщутся люди, которые докажут его невиновность. Но скажите, как вам удалось выпутаться из вашей одиссеи? Как случилось, что молодцы из СМЕРША оставили вас в покое?
- Следователь СМЕРША не один день допрашивал меня и предъявил обвинение в пособничестве оккупационным властям, но к следователю пришли жители Духовщины, через которых я передавала медикаменты и продукты в партизанские отряды и подробно рассказали о том, как это происходило. Меня отпустили.
 Бабушка рассказала, что в большом доме жить не смогла: всё в нём напоминало о мерзости совместного проживания с немцами и даже иногда чудились голоса подвыпившего офицерья. Промучившись в доме несколько дней, перешла жить в церковную сторожку. Понемногу отправляла церковные обряды в рамках дозволенности женщине и, сама не зная, чего-то ждала. И дождалась, видно Господь пожалел, прибыл священник, да и в милиции вручили мне разрешение на проезд в Новосибирск к родственникам, то есть к вам.
- Но почему ты нам не рассказала о своих делах с Николаем Фёдоровичем, когда гостила у нас в Рублёвском совхозе и даже тогда, когда нас отправляли в эвакуацию? – спросила мама бабушку.
- Соня, ты забыла о своей сестрице Феофиле, у которой язык, как помело. Разве она не оповестила бы всю округу о том, чем мы с Николаем Фёдоровичем будем заниматься в Духовщине в случае оккупации немцами Смоленщины! И тогда я оказалась бы под «опекой» НКВД: я давала подписку о неразглашении. Вспомни, немцы были под Москвой, и не дай Бог, если бы они взяли её, и вдруг всплыла бы эта история! Можно себе представить, что сталось бы с нами!
Вообще, бабушка была права. В её рассуждениях по поводу каких-либо событий всегда таилось что-то от предвидения возможных последствий, которые последуют за ними. Повзрослев, к высказываниям бабушки я относился очень внимательно, анализировал их и много раз убеждался в справедливости её предвидений.
 И на этот раз бабушка в своём предположении о том, что могло бы случиться с нами, окажись наша семья в оккупации, оказалась права: произошла беда, с нашими родственниками, оставшимися под немцами. Но это история требует особого повествования, и в своё время будет рассказана.