25 сентября 1997, четверг.
Ручки, мои ручки! Ножки, мои ножки! Как же вы, бедные, болите! Достается вам и сколько еще достанется!
С утра работала дома. Миссис Гольдберг настороже, ждет развязки комбинации с моей зарплатой, знает, что должен приехать Виктор. Сегодня вручила мне кулек с леденцами: знак проявления заботы.
Потом повезли на такси куда-то далеко, к миссис Бикел. Дом богатый, но очень некрасивый. Везде – на стульях, столах, диванах, коврах – пластиковые чехлы. Но наше дело маленькое, убираем-с. Поработала часа четыре и попросила есть, миссис Бикел не поскупилась: дала мне целый стакан молока и два тонких ломтика хлеба с джемом. Пришлось терпеть до вечера.
У меня иногда такое нехорошее мутное чувство поднимается. Но я убеждаю себя, что это не антисемитизм. Нет, мне об этом даже думать противно, это – естественная классовая неприязнь.
У Варшаверов отошла немного, работа была не тяжелая – рассаживала цветы в их чудесном садике. Не знаю, вырастут ли, почва очень каменистая. Потом долго мыла посуду. Миссис Варшавер такая прелестная, красивая; фигура, грация – изумительные. И голос нежный. Но видно, что характер есть. Она единственная моя клиентка, которая где-то работает. Дочки – эмансипированные, уверенные в себе. Много занимаются с малышом двух с половиной лет, он больной: наверное, болезнь Дауна. Они учат его читать, постоянно с ним играют, делают гимнастику в спортивном зале. А то еще через каждые пятнадцать минут ему на голову надевают полиэтиленовый мешок. Видно, надо, чтобы он дышал углекислым газом.
У Варшаверов весь вечер звучала классическая музыка, больше я нигде ее не слышу. У Гурвичей всегда включено радио, а в комнате их сына я видела электронное фортепиано. Кельнеры любят читать, у них везде книги. В семье миссис Гольдберг иногда слушают попсовые еврейские песни, весьма незатейливые. Телевизоров здесь ни у кого нет. И животных, кстати, тоже.
Виктор так и не приехал.
Господи, не оставляй меня!